Как оказалось, страхи мои по поводу собственной судьбы были не напрасны — только к тому, что случилось, никаких намеренных усилий генерал не приложил.
По прошествии года наших отношений стало очевидно, что ему нужен и интересен уже не столько секс, сколько осознание своей мужской значимости. Поэтому я и научилась «млеть» в его руках, ахать, томно вздыхать и «получать удовольствие». Причем старалась повернуть все так, чтобы «достичь финала», пока до самого полового акта дело не дошло: тогда генерал, умиротворенный, лежал рядом, горделиво ласкал меня, поглаживал и терял к продолжению всякий интерес. Хотя время от времени оно все же случалось, и я каждый раз тряслась как осиновый лист: гормональные таблетки я, конечно, теперь снова стала пить, но желудок по-прежнему оказывал сопротивление, и в организме не задерживалась и половина съеденных гормонов. О презервативах речи не шло: видимо, процесс «одевания» изнуренного жизнью мужского естества в эти доспехи не лучшим образом сказался бы на его боеготовности. Предложить хотя бы попробовать у меня даже язык не повернулся — все-таки генерала я прежде всего боялась.
В самый разгар истории с Петром Кузьмичом я почувствовала, что со мной что-то не так: по утрам чувствую себя отвратительно, цикл сбился, круглые сутки мутит. Первой мыслью было свалить все на чертовы таблетки и перетерпеть, второй — сдать все-таки анализ на беременность. Размышляла я целых три дня, прежде чем решилась наконец пойти в больницу. Пойти и получить положительный результат.
Новые обстоятельства жизни в виде крошечного зародыша не давали теперь мне покоя ни днем, ни ночью. Голова разрывалась от одного-единственного вопроса: «Что делать?!» Пока думала, сходила к врачу, прошла УЗИ. Несмотря на то что беременность наступила на фоне гормональных таблеток, развивалась она нормально. Хотя никто, конечно, не мог гарантировать, что какие-то отклонения не дадут о себе знать потом. Но этого и никогда нельзя с уверенностью утверждать. Бывает же, что у совершенно здоровых родителей, готовящихся к беременности по всем правилам, рождаются дети-инвалиды. Мне стало страшно. И не только из-за этих гребаных таблеток. По сути, я оказалась совершенно одна: маме нельзя было говорить, она страшно расстроится. Я же у нее и свет в окошке, и кормилица, и умница. Как же мы будем жить, если мне придется выйти в декрет и остаться без денег? Особенно не вовремя это теперь, когда на работе уже заварилась вся эта каша. Получается, Петю мы сейчас убираем зря?
С другой стороны, мне уже двадцать семь, это — первая беременность, аборт делать страшно. Нужно родить. К тому же отец ребенка не последний в государстве человек — и наследственность должна быть сильная, и, собственно, наследство не мешало бы предусмотреть. Чем дольше я думала над всей ситуацией, тем больше мне нравилась идея родить ребенка. Мама поможет воспитать — она ж на пенсии, заняться ей, кроме хозяйства, особенно нечем. Генерал деньгами обеспечит: не может же он не обрадоваться тому, что в шестьдесят с лишним лет умудрился заделать ребенка! Какое еще нужно подтверждение мужской силы? Вот же он — живой, рожденный им человек! Я даже придумала ребенку имя — почему-то казалось, что это мальчик, — и втихаря стала разговаривать с ним: просила прощения за то, что у него не будет отца (хотя лучше уж никакого, чем тот, что был у меня), объясняла, что и я ведь тоже не подарок — все время на работе. Зато бабушка у нас замечательная, а я изо всех сил обещаю любить и делать так, чтобы моя семья никогда ни в чем не нуждалась.
Первый раз в жизни — до этого всегда назначал встречи он — я сама позвонила генералу и попросила срочно приехать. Голос у него был не слишком довольный: видимо, в его государственной важности планы на сегодня я катастрофически не влезала. Но, расслышав, с какой настойчивостью я повторяю слово «срочно», он смирился и, подумав секунд десять, сообщил, что будет на нашем месте через сорок минут. У меня осталось время только на то, чтобы собраться и уйти с работы якобы на обед. Мне показалось, что быстрое согласие генерала изменить ради меня свой распорядок можно считать прекрасным знаком. Все будет хорошо!
— Ну, что у тебя случилось? — он ласково смотрел на меня, как на внучку, и слегка поглаживал по руке.
— Не у меня, у нас, — я опустила глаза и чуть всхлипнула.
— Я тебя не понимаю, — он сразу же начал раздражаться. Я испугалась. — Постарайся толком объяснить.
— Ну, я не знаю, как сказать… — почему-то было невероятно сложно произнести слова: «Я беременна», но еще больше я боялась разозлить его молчанием и от страха расплакалась.
— Ну-ну, — он прижал меня к себе, утешая, — девочка моя, что ж ты так расстроилась? Заболела?
— Не совсем, — проблеяла я сквозь слезы.
— Неприятности какие-то, деньги нужны? — продолжал гадать он.
— Не-е-ет, — ревела я в его костлявое плечо. — Я… Я…
— Залетела, что ли? — наконец дошло до него. Интересно, откуда в его языке завелись такие словечки? От дочерей? От внучек?
В ответ я интенсивно закивала головой и спрятала в ладонях лицо, расплакавшись еще больше.
— Э-э-э, — он рассмеялся, прижимая меня к себе, — я-то уж решил, и в самом деле проблемы. Что думаешь делать?
Я пожала плечами.
— Ну, раз не знаешь, сходи на аборт, — просто предложил он.
Внутри меня все похолодело. Я ожидала совсем другой реакции — радости, гордости, восторга, а может, где-то и злости, но только не безразличия. Ему было все равно. Так все равно, будто это не его ребенок.
— Вообще-то я родить хотела, — сквозь слезы произнесла я. — Мне уже двадцать семь. Самое время.
— Да брось ты, — он махнул на меня рукой, — ну вот только представь себе: соски, пеленки, ни минутки свободного времени. Я-то уж знаю, поверь! Поживи для себя сначала.
— А как же ребенок? — ком в горле и слезы в три ручья мешали говорить.
— Нет, ну если хочешь, рожай. Только учти, я беременных не переношу — с годик не будем общаться.
— Но он же уже живо-о-ой! — мне было невыносимо больно и страшно.
— Поверь, если бы всех зачатых людей рожали, в мире давно наступил бы коллапс. У нас с женой тоже получилось двое из девяти. Зато эти двое обеспечены и счастливы! А иначе…
— Но как же так?! — я уже ничего не понимала.
— Вот так, — он заговорил строго. — Ты же не думаешь, что ради этого нового ребенка я брошу семью? Я таких обещаний тебе не давал. А растить в одиночку, знаешь, не мед.
— Но… — я хотела сказать, что не надо бросать семью, что мне нужно только помочь с деньгами, а с воспитанием справлюсь сама, но не посмела. Раз сам он не говорил о поддержке, значит, такое развитие событий не устраивало его в корне. Сказал же, что ненавидит беременных и вынужден будет лишиться удовольствий на целый год. А в его возрасте это почти что целая жизнь. Но на другой чаше весов действительно жизнь — только ему на это наплевать! В эту минуту я окончательно возненавидела генерала. Я продолжала плакать, уткнувшись лицом в ладони, и думала о том, что не могу больше видеть этого страшного человека. Гори оно все синим пламенем — рожу ребенка, а генерал пусть катится ко всем чертям. Прямо вот сейчас соберусь с духом — и обо всем ему тут же скажу.
