— Ну, ты же знаешь, как бывает, — маме я врать не любила, но давно уже научилась делать это профессионально — слишком часто приходилось обманывать мою бедную наивную старушку, — срочно нужно лететь.
— Домой заехать успеешь? — мама засуетилась. — Я сегодня пельмени приготовила. Хоть поешь, на работе-то ведь некогда.
— Мам, — ну почему ее трогательная, бесхитростная забота все время доводит меня чуть ли не до слез? Сердце защемило: только ей я на этом свете и нужна, — я бы с радостью. Но не успею.
— А-а-а, — мама явно хотела что-то сказать, но не решалась. Знала, что я сержусь, когда она начинает намекать, что пора мне подумать о себе, о своем здоровье, что никуда не денется эта «РусводКа» с ее вечными проблемами и безумными деньгами. Ведь не надо ж нам столько — в десять раз меньше будет, и то прекрасно проживем, — вернешься-то когда?
— Пока не знаю, — я автоматически пожала плечами. Действительно, бог его знает, когда мы тут со всем разберемся и я решу отправить Егора назад. — Может, через пару дней. Может, через неделю.
— Вот всегда ты так! — мама тяжело вздохнула. И не удержалась-таки: — Ну, что ж это за жизнь — себе не принадлежишь?! У тебя хоть в чемодане командировочном все есть?
— Не беспокойся, все, — на работе я действительно держала собранную дорожную сумку на случай непредвиденных обстоятельств. — А если чего и нет — то Англия не необитаемый остров. Куплю.
— Ладно, — мама смягчилась — все равно спорить со мной было бесполезно: не переубедить, — ты там только осторожней. Себя побереги.
— Договорились! Спокойной ночи, мам, — сказала я на прощание и, услышав в ответ «Доброго пути!», повесила трубку. Все-таки мама моя — это золотой человек. Как только у нее, бедняжки, на свет родилась такая стерва?
Еще немного я покопалась в документах, а потом, кажется, затуманилось в глазах, веки сами собой стали закрываться — я положила голову на скрещенные руки и задремала. Видимо, и стресс, и усталость, в которых я не признавалась себе самой, творили с моим организмом свое черное дело. А у того включилась в результате защитная реакция, только и всего. Снился мне Страсбург. Теплый, ласковый, с прогретыми солнцем старыми мостовыми, волшебными кондитерскими и уютными кафе. Люди вокруг улыбались, неторопливо бродили по крошечным улочкам, присаживались за столики прямо на улице и безо всякого стеснения заговаривали друг с другом. Я тоже зашла в какую-то кондитерскую, села у окна и подставила лицо солнечному свету. Было неописуемо хорошо. А потом солнечные лучи разогрелись, стали теплыми-теплыми и не только сияли мне в лицо, но и осторожно поглаживали макушку. Очнулась я с трудом, разнежившись под ласками, подняла голову — передо мной стоял Егор и бережно гладил меня ладонью по голове. «Бедная моя девочка, — только и сказал он. — Так устала». А потом, спустя какое-то время добавил: «Иди ко мне».
И я пошла.
Глава 3
После безумных минут или часов в моем кабинете — опять я понятия не имела, сколько времени прошло, — мы отправились ужинать. Отчего-то мне больше всего на свете захотелось сейчас пельменей. Умела мама, сама о том не догадываясь, пробудить во мне зверский аппетит: она говорила «пельмени» — и я уже представляла себе тарелку с ароматным бульоном, в котором теснились аккуратные крошечные мясные комочки в тончайшем тесте, говорила «пирог» — и перед глазами вставал пышный и румяный шедевр кулинарного искусства с мясом или капустой. Одним словом, готовила мама как никто другой, а я вот ничему от нее не научилась: все время передо мной стояли какие-то грандиозные, великие задачи. Тут уж не до собственноручной организации похорон драгоценного времени посреди сковородок и кастрюль на кухне. Хотя, с другой стороны, жаль. Если когда-нибудь у меня все-таки случится семья — муж и дети, — я даже порадовать их ничем не смогу. Одна надежда — на маму.
Егор против ресторана не возражал, «пельмени так пельмени»: только улыбался мне счастливо и смотрел сияющим взглядом. Ехать в центр сил не было, и я потащила Егора в знакомое кафе неподалеку от офиса.
Странно, насколько иначе выглядели наши отношения в Москве. Если в Страсбурге я забыла моментально о том, что мы не просто любовники, а еще и коллеги, даже хуже — начальник и подчиненный, то здесь эта мысль не оставляла меня ни на секунду. В кафе я старалась держаться нарочито отстраненно, говорила с подчеркнуто официальной интонацией, не позволяла развиться фривольным темам, одним словом, играла роль строгой начальницы до тех пор, пока Егор не наклонился к моему уху и не произнес шепотом: «Царица крепится, взвинчена хоть, величественно делает пальчиком. Но я ей сразу: — А мне начхать, царица вы или прачка!» Я не выдержала и рассмеялась. Спрашивать, кого это он опять процитировал, не стала — и так понятно, что Маяковского. После этих строк — скорее всего снова «Тамары и Демона» — разговор перешел в более непринужденное русло, и Егор получил наконец милостиво предоставленную возможность произнести речь в свое оправдание.
— Так ты ничего не подписывал? — когда дело дошло до кофе, Егор уже раз двадцать успел поведать мне сомнительную историю его отношений с «Гранд Домом».
А я к этому моменту устала удивляться тому, каким же лживым и непостоянным может быть человек. Всего час назад он занимался со мной любовью, теперь сидит за одним столом, как ни в чем не бывало кормит меня с вилочки и врет в глаза. Хотя, если разобраться, ничего в этом запредельного нет. Стоит только вспомнить мои собственные отношения и с Петром Кузьмичом, и с генералом, как все прекрасно встанет на свои места. Принцип: «Не рой другому яму» — актуален для каждого. Мальчику тоже нужно зарабатывать деньги, тоже нужно делать карьеру. А раз уж попалась на пути подходящая тетка, почему бы и нет?
По его версии выходило, что все переговоры с компанией «Гранд Дом» так ни к чему и не привели, и он договорился о повторной встрече через полгода. К тому времени «РусводКа» должна была разработать новый пакет продукции, что было в принципе невозможно. Под нашим брендом на сегодняшний день выпускалось пять сортов водки. Ради какого бы там ни было, но одного-единственного ритейлера никто не собирался изобретать еще пять сортов. Слишком серьезные маркетинговые и производственные затраты. Да и смысла, откровенно говоря, никакого нет: все дистрибьюторы во всех странах охотно берут что есть и, главное, успешно торгуют. Так что, если верить версии Егора, с чокнутым «Гранд Домом» у нас отношений нет и еще долго не будет, а договор материализовался сам собой, из ниоткуда. Ни он, ни я ничего не подписывали, самого документа просто не существовало, и это несмотря на то, что я лично держала его копию в руках. Кроме того, был запрошенный мною из бухгалтерии и немедленно представленный invoice, по которому, по словам Егора, не произошло ни поставки, ни, соответственно, оплаты.
Зашибись! Ладно, карьера, деньги — я все понимаю. Но как можно меня-то держать за такую дуру? Не может же милый Егорушка не понимать, что я не хуже — а точнее, гораздо лучше — его разбираюсь во всех тонкостях и процессах экспорта на дистрибуцию. Уж кто-кто, а я на этом деле собаку съела: все направления, кроме СНГ, в компании развиты были лично мной! И как он объяснит тот факт, что у «РусводКи» нарисовались потери по якобы не существующему контракту в размере почти миллиона евро? Кто же все-таки был инициатором, по его словам, «фантомного» договора и кому придется за это отвечать? Хотя, если поразмыслить, в последнем вопросе ни у одной собаки в компании не возникнет сомнений. Понятно, что Рубиной Маргарите Семеновне.
