— Не ври, Анабелл, — с легким пренебрежением, но почти без злости говорит Кеннет. — Если бы он просто к тебе приставал, а ты этого вовсе не желала бы, тогда бы не запускала пальцы в его вихры и не обвивала бы руками его жирную шею.
— Не такой уж он и жирный. Я бы сказала: всего лишь полноватый.
— Называй как хочешь, — безразличным тоном произносит Кеннет.
— Ладно, будем считать, что мы квиты, — примирительно бормочет Анабелл. — Собирайся и приезжай ко мне. Я тебя жду.
Кеннет приоткрывает рот, намереваясь что-то сказать, но она опережает его.
— Кстати, а что ты сам делал в Стейтен-Айленде?
— Работал, — говорит Кеннет.
Анабелл прищелкивает языком.
— Ох уж эта мне твоя работа! Все какие-то тайны, неожиданности, игры!
— Дай бог, чтобы тебе в такие игры не довелось играть никогда в жизни, — мрачно говорит Кеннет, и я задумываюсь, кем же он работает. — В общем, так: если у нас друг к другу столько претензий, давай мирно разойдемся и на этом поставим точку.
— Что-о?! — восклицает Анабелл.
— Я предлагаю расстаться, — четко и спокойно произносит Кеннет. — Теперь же.
— Да ты в своем уме?! — выпаливает Анабелл.
Меня так и подмывает заткнуть уши или убежать в ванную, включить душ и ничего не слышать.
Зачем Кеннет это делает? Чтобы больше не тяготиться отношениями с неверной молоденькой подружкой?
— Я же говорю: ничего серьезного между мною и Грегом не было! — в отчаянии вопит она. — А твоя работа… Я к ней уже привыкла.
— Причин для нашего расставания уйма. Например, и это очень важно, сейчас я не один.
— Знаю. Но я… прощаю тебя! Давай притворимся, что ничего особенного не случалось — ни со мной, ни с тобой.
Кеннет усмехается.
— В чем, в чем, а в этом я не смогу притворяться.
— Но… — По голосу Анабелл я слышу, что она чуть не плачет. — У тебя мои вещи.
— Я все соберу и пришлю тебе, — нетерпеливо говорит Кеннет.
— А у меня твои… — хныкает та.
— С вещами разберемся потом.
— Мою перчатку с бантиком можешь оставить себе на память. — Анабелл всхлипывает. — Нет! Подожди… Скажи, что ты не всерьез.
Зажмуриваюсь. Неужели всему виной я? Как так вышло? Я ведь ничего не замышляла.
— Я всерьез, Анабелл. Так будет лучше для нас обоих, — утешительно-ласковым голосом отвечает Кеннет. — Ты сама это прекрасно понимаешь. Я для тебя старик — скучный, в чем-то старомодный.
— Ну и что… — жалобно протягивает Анабелл.
— Перестань, слышишь? Все будет хорошо. Если потребуется помощь, звони.
— Постой! — в отчаянии восклицает Анабелл. — Ответь на один вопрос: ты бросаешь меня из-за нее?
— Я тебя не бросаю, — четко и медленно произносит Кеннет. — Мы расстаемся, расстаемся друзьями. Потому что осознали, что не слишком подходим друг другу. И потом у тебя есть Грег. Если хочешь, считай, что ты меня бросила.
— И все же, — настойчиво просит Анабелл. — Дело в ней? Скажи честно, мне надо знать.
— Да, в ней, — спокойно говорит Кеннет, по-прежнему сидя совсем рядом со мной, но не глядя на меня.
Я смотрю на него в полной растерянности.
Анабелл пытается еще что-то сказать, но Кеннет заглушает ее голос.
— Будь счастлива. — Он закрывает телефон, и какое-то время в номере властвует полная тишина.
Мне совестно, неловко и вместе с тем до головокружения приятно, хоть и в этом чувстве стыдно признаваться.
Ради единственной ночи со мной Кеннет дал от ворот поворот молоденькой студентке, подруге, с которой их уже многое связывало. Разве такое возможно? Разве я подобного достойна?
Мне представляется, как несчастная Анабелл заливается слезами, и радость сходит на нет.
— Зачем ты так? — негромко спрашиваю я, глядя на тумбочку, освещенную желтым светом лампы.
— Как?
— Даже если эти отношения стали тебе в тягость, если трудно смириться с мыслью, что у нее есть кто-то еще, мог бы хотя бы объясниться при встрече. По телефону такие вопросы не решают.
— Все это пустые отговорки, желание потянуть резину, недостаток смелости, — уверенно возражает Кеннет. — Сейчас я не могу ничего объяснить, потому что это не телефонный разговор, завтра у нее день рождения и не хочется портить ей настроение, послезавтра я сам не в духе и так далее. По-моему, честнее и даже гуманнее все рушить одним рывком. Раз и навсегда. — Он ухмыляется. — А Вероника не промах. Тотчас позвонила и все доложила. Наверное, думала, что я стану врать и выкручиваться. Велико же будет ее разочарование! Девчонки! Они еще до того глупые и смешные.
Обхватываю голову руками, уже не боясь испортить прическу.
— Анабелл страдает. Ты причинил ей боль. — Мне на ум приходит страшная мысль, и я резко поворачиваюсь. — А ты не боишься, что она…
— Наделает глупостей? — спрашивает Кеннет.
— Ага. В таком возрасте характер еще не устойчивый, беды кажутся ужаснее, чем на самом деле. И потом сейчас ночь. Лезут в петлю обычно в самое мрачное время суток. — Меня передергивает.
Кеннет берет мои руки.
— Согласно статистике, вешаются или пускают себе пулю в висок в основном мужчины. Женщины вскрывают вены или глотают таблетки.
Поднимаю глаза к потолку.
— Утешил!
Кеннет негромко смеется.
— Так что если в один прекрасный день жизнь осточертеет тебе до предела, уродовать себя выстрелом или удушьем ты не станешь, уверяю тебя.
— Какое счастье! Теперь можно ни о чем не беспокоиться. Отравлюсь таблетками и буду лежать в гробу как живая. — Криво улыбаюсь. — Нет, я серьезно.
— А если серьезно, Анабелл, во-первых, наверняка не одна, а либо еще на вечеринке в окружении целой толпы, в том числе и Грега, либо уже дома, но они снимают квартиру на троих — она и две ее подруги. Так что и там ее есть кому поддержать. Во-вторых, Анабелл не из тех, кто с горя может покончить с собой. К этому надо иметь склонность. А в-третьих, ее страдание не настолько глубокое, уж поверь. Ей больно в основном от досады: как это так, меня, такую красавицу, берут и отодвигают?
Чувствую укол в сердце, точно комариный укус, и спрашиваю возможно более ровным голосом:
— Она красивая?
Кеннет кивает.
— Да. Этакая девочка с обложки глянцевого журнала для глупышек ее возраста.
Пытаюсь представить себе Анабелл, вспоминая ее голос и интонации, и задумчиво произношу:
— Не все молодые глупышки.
Кеннет качает головой.
