Когда они пришли в диспетчерскую, там уже было полно народа и свободных стульев не осталось. Впрочем, встать тоже было практически негде. Саймон и Сэм были вынуждены остаться в дверях. Глядя поверх голов детективов, бо́льшая часть которых была вызвана из Силсдена и Рондесли, Саймон за плотной людской массой разглядел подтянутую, неподвижную фигуру Пруста.
Он не смотрел в их сторону, но Саймон понял: от Снеговика не ускользнуло их с Сэмом опоздание. Чуть приподнятая бровь, легкое подергивание мышц на скулах – только это, ничего больше. Разве не женщинам положено быть пассивно-агрессивными? Пруст же умел быть и пассивно-агрессивным, и агрессивно-агрессивным. У него имелся полный репертуар зловредности.
По стоявшему в комнате гулу было ясно: они ничего не пропустили. Брифинг, по сути дела, еще не начался.
– Почему сейчас? – крикнул Саймон прямо в ухо Сэму, чтобы тот услышал его в гомоне многочисленных голосов и барабанной дроби ног о ножки столов. Им все еще владели подозрения. Хотя бы потому, что им было сказано, что для вызова нет причин. – Два брифинга за день? Можно подумать, раньше мы не расследовали убийств. Даже когда на руках у нас было по несколько трупов, он редко высовывал нос из своего скворечника, разве только чтобы всыпать тебе или Чарли, или кто там у вас был старшим. Теперь же он берет в свои руки руководство каждым…
– Хелен Ярдли – первая… Знаменитость, конечно, не самое подходящее слово, но ты понимаешь, о чем я, – произнес Сэм.
– Думаешь, Снеговик мечтает увидеть свои глазки-угольки и нос-морковку в газетах? – рассмеялся Саймон. – Да он терпеть не может…
– Можно подумать, у него есть выбор, – перебил его Сэм. – Это дело в любом случае привлечет к себе внимание, так не лучше ли предстать в глазах общественности этаким суперменом? Как старшему следователю – если учесть, что за расследованием будет следить вся страна, – ему ничего другого не остается.
Саймон не стал с ним спорить. Он уже заметил, что Сэм, который обычно был сама любезность, всякий раз обрывал его на полуслове, как только речь заходила о Прусте. Чарли, невеста Саймона и бывший сержант, объясняла это заботой Сэма о профессиональной этике: мол, нельзя плохо отзываться о начальстве. Саймон же подозревал, что это как-то связано с самоуважением. Даже такой терпеливый и в высшей степени тактичный человек, как Сэм, с трудом мирится с самодурством Снеговика. Отрицание было его спасительным кругом; Саймон же только и делал, что вечно напоминал ему про прустовский деспотизм.
В конечном итоге все сводилось к личному выбору. Сэм предпочитал делать вид, будто он и его команда не подвергается ежедневным нападкам со стороны страдающего манией величия нарцисса или же не в силах ничего с этим поделать, тогда как Саймон давно решил: единственная возможность сохранить здравомыслие – это сосредоточиться исключительно на том, что происходит в данный момент и как это плохо, чтобы, не дай бог, такое положение вещей не начало казаться нормальным. Он стал своего рода неофициальным архивариусом отталкивающей личности Пруста. Сейчас Саймон почти ожидал вспышек начальственного гнева: каждая становилась очередным доказательством того, что он, Саймон, прав, отказавшись от любого сомнения в отношении мерзопакостности своего начальника.
– Ты бы узрел злой умысел во всем, даже таскай Пруст на себе по пустыне мешки с зерном для жертв голода, – поддразнила его накануне вечером Чарли. – Ты привык ненавидеть в нем абсолютно все. Это твой условный рефлекс, как у собаки Павлова, – он все делает неправильно, даже если ты не знаешь, что именно.
А ведь она права, подумал Саймон. И Сэм тоже, скорее всего, прав: в данном случае пристального внимания прессы Прусту не избежать. Все должны видеть, что расследование ему не безразлично, что он занимается им с огоньком, хотя в душе́ наверняка считает дни, когда, наконец, сможет вернуться к своему обычному режиму почти полного безделья.
– Он наверняка чувствует ответственность, как и все мы, – сказал Сэм. – Даже если оставить в стороне профессиональные соображения, нужно иметь каменное сердце, чтобы не задействовать в таком деле, как это, все силы. Знаю, пока говорить что-то определенное рано, у нас нет никаких доказательств того, что убийство как-то связано с тем, почему все мы знаем, кто такая Хелен Ярдли, но… ты должен спросить себя: была бы она сейчас мертва, если б не мы?
Мы. Когда Саймон, наконец, понял, что имел в виду Сэм, Пруст уже колотил о стену кружкой с надписью «Лучший в мире дед», призывая присутствующих к порядку. Угомониться быстрее, чем за три секунды. Парни из Силсфорда и Рондесли быстро усвоили урок. Саймон накануне озаботился тем, чтобы предупредить коллег. Как выяснилось, в этом не было необходимости. Леденящие кровь истории о самодурстве Снеговика были давно знакомы полицейским в обоих участках.
– Коллеги! Господа! У нас имеется орудие убийства, – заявил Пруст. – Вернее, у нас его пока нет, но мы знаем, что это такое, а значит, в самое ближайшее время мы его найдем.
А вот это спорно, подумал Саймон. Ни одно слово инспектора не ускользнуло от его неумолимого анализа. Под сомнение ставилось все, пусть и не вслух. Что это – факт или же субъективное мнение, замаскированное под объективную истину? Саймон понимал иронию: он должен благодарить упертость и зашоренность Снеговика за то, что его собственный ум всегда остается открытым.
– Хелен Ярдли была застрелена из девятимиллиметровой «беретты эм-девять», – продолжил Пруст. – Не из переделанного «байкала ИЖ», как нам в понедельник сказали оружейники, и не из полицейского «макарова», как нам объявили во вторник. Поскольку сегодня уже среда, нам не остается ничего другого, как поверить им в третий раз.
Встал Рик Лекенби с перекошенным от злости лицом.
– Сэр, вы заставили меня сделать выводы прежде, чем…
– Сержант Лекенби, раз уж вы встали, не желаете ли рассказать нам о том, на какое оружие и почему ваш выбор пал сегодня?
Лекенби повернулся лицом к присутствующим.
– Девятимиллиметровая «беретта эм-девять» – это стандартное оружие армии США. Находится в обращении с восьмидесятых годов. Это означает, что оно могло попасть к нам в Англию из Ирака еще в дни первой войны в Заливе или совсем недавно. Или из любой другой зоны военных действий, в любое время за последние двадцать – двадцать пять лет. В зависимости от того, как давно оно попало в Англию, шансы его отыскать снижаются.
– То есть нам надо искать того, кто связан с армией США, я верно понял?
– Или британской, – произнес детектив-констебль Крис Гиббс. – Наш солдат мог разжиться им, получив его от какого-нибудь янки, и привезти сюда.
– Нет, сэр, я имел в виду не это, – ответил Лекенби, обращаясь к Прусту. – Я бы сказал, нам нет оснований предполагать, что убийца как-то связан с военными. Если пистолет попал в Англию, скажем, в девяностом году, то велика вероятность того, что с той поры он сменил несколько владельцев. Я хотел бы сказать вот что…
– Не говорите, что вы хотели бы сказать, сержант, – просто возьмите и скажите.
