Отпускаю старшеклассника и спрашиваю:
– В чем вообще дело? Чего вы тут за культ личности затеяли?
– Какой ещё культ? – трясет рукой курильщик. – Ты с Громиным махался. И в торец ему дал, да так, что тот кровью умылся…
Вдруг показалось, что эта нездоровая популярность ещё мне аукнется. Я схватил за руку Савина и затащил в класс. Лучше заняться насущными проблемами, а эту мыслю обдумаю потом.
Следом за нами почти разом зашли пацаны нашего седьмого «А». Несмотря на первый звонок, все мальчишки сразу собрались у нашей парты, но Савин тут же зашипел на них:
– Не мешайте, – и уже мне, – Серёг, давай, пиши.
Что бы такое Олегу перевести? А что я думаю-то! Улыбнулся и начал быстро записывать на листок: «My uncle is the most fair rules. When it is not a joke was sick…»
– Это что? – глядя на текст, спросил Савин.
– То, что ты быстро заучишь, – ответил я и пробежал глазами весь текст. Вот, черт! У меня получилось примерно так же, как и вчерашний перевод оригинального текста песни. То, что я тут написал, смысл-то несет, но вот рифма отсутствует. Я учил когда-то стихотворения на английском, но вот не помню их точно. И что теперь делать? Может, так сойдёт?
В этот момент в класс вошла Елена Михайловна, держа в руках журналы. Все встали.
– Здравствуйте, ребята, – красивым и чарующим голосом поздоровалась учительница, – садитесь.
Батюшки! То есть… я, конечно, помнил, что Щупко была молодым специалистом, но насколько она была молодым…
В той жизни на это внимания как-то не обращал. Ну, старше, и что? А теперь… теперь моя взрослая часть отметила обалденную красоту молодой женщины. Стройность, длину ног, прическу… Елена Михайловна сейчас старше настолько же, насколько был бы старше её я, по прожитой и осознанной жизни. Странно, подумал я, сверстниц побаиваюсь, а взрослых нет. А чего я на… э-э-э, взрослую женщину заглядываюсь? Марина красивей сейчас и ещё лучше станет…
Черт, понесло не в ту сторону. Отогнав все лишние мысли, принялся рассматривать оформление класса. Типичный кабинет литературы. Висящие на стене портреты классиков, изречения, отрывки из произведений, а у самой двери висел плакат с надписью «Слава героям», рисунком Вечного Огня и памятника двадцати восьми панфиловцам. Наверное, ко дню Победы рисовали. Я вздохнул и посмотрел вперед. Над доской висел портрет Ленина. Ну да, куда ж без него? И его завет под портретом: «Учиться, учиться и учиться».
Вот и учусь. Во второй раз…
Что же с переводом делать? На родном языке я бы ещё рифму подобрал, а вот на английском… попробовать? Начал переставлять слова, подбирая по созвучию, чтобы не потерялся смысл. Наконец вроде получилось. Внизу текста написал транскрипцию русскими словами. То, что и будет учить Олег.
– Вот, – я пододвинул к нему листок.
– Как это называется?
– Онегин, который Евгений.
– Да ну! – и Савин пробежал глазами по тексту. – Тарабарщина какая-то.
Ага, на первый взгляд действительно тарабарщина, на «Уно-уно-уно-ин-моменто» похоже.
– Май анкл хай адиэлс инспай хим… – начал бубнить Савин, – бат увен паст джокинг хи фал сек…
– Учи про себя, – шепнул ему, а сам стал смотреть на учительницу.
– Итак, мы сегодня учимся последний день, – сказала она. – Сегодня же сдаём учебники. Сейчас я по-быстрому объявлю – у кого имеются низкие оценки и кто может их исправить. Потом вы прочтете стихи…
Классная что-то говорила об исправлении, называла фамилии, в том числе и мою. Ну, то, что у меня в итоге по трем предметам выходят тройки, я и сам знал. Но есть возможность исправления…
– Вязов, – вызвала она меня первым. – У тебя есть возможность повысить оценку. Не только по литературе, но и по другим предметам. Стихотворение приготовил?
– Да, Елена Михайловна, – ответил я и, стараясь не смотреть на её ноги, отвернулся к двери.
Только я собрался начать, и тут опять на глаза попалось изображение памятника и Вечного Огня. Приготовленное произведение неизвестного пока автора решил не читать, а вместо него прочту сочинённый мной когда-то для песни текст, но так и не озвученный музыкально. Просто не смог переложить слова на музыку. Пауза уже слишком затянулась и я начал:
Гранита красного плита,
Лежат цветы со всех сторон.
А в центре яркая звезда,
Простая надпись, без имён.
Простую надпись ты прочти,
И у огня остановись,
И молча голову склони,
Тут пламя скорби рвётся ввысь.
Я в пламени живу давно.
Я память горечи, утрат.
Я – пламя вечного огня!
Я – неизвестный ваш солдат!
Имею тысячи имён,
Лежу на тысяче полей,
Где я погиб, где был сражен,
И видел тысячи смертей.
Но смерть не властна надо мной,
Пока я в памяти живу.
Смотри – в огне идет тот бой,
И я в атаку вновь иду.
Со смертью был уже на ты.
Я много раз в неё шагал.
И страшной вестью шло домой —
Погиб и без вести пропал.
Я всем навеки кровный брат.
Огнем священным окрещен,
И с миллионами солдат,
В могилах братских погребен.
И каждый вечно будет свят.
Ты помни, Родина, меня.
Я – неизвестный ваш солдат!
Я – пламя вечного огня!
Посмотрел на класс, все сидели с задумчивым видом. Кто-то тяжело вздохнул. Конечно, стих не совсем удачен с литературной точки зрения, но задевает. Так мне Жихарев говорил, единственный, кому я читал сочиненный текст.
– Хорошо, Сергей, – тихо сказала Елена Михайловна, – то есть отлично. К-хм, ты вот что… ты сейчас в учительскую иди, там тебя Александра Владимировна ждёт.
А вот это просто отлично! Значит, по английскому оценка тоже будет положительная. Остались математика и русский, но тут проще. Как сказала Щупко, по результатам контрольных и будет выставляться оценка в табель.
Я вышел из класса и направился в главный корпус. Учительская была на первом этаже, напротив кабинета директора. Прошел по переходу, спустился по лестнице и остановился у двери.
Интересно, как все будет происходить? Скорей всего, Александра Владимировна мне экзамен устроит. Задаст много вопросов, чтобы убедиться в знании языка. Вдруг я тот монолог на зубок выучил? Посмотрим.
Постучался и вошел. В кабинете, кроме Травиной, сидел представительный мужчина лет пятидесяти и читал газету.
– Здравствуйте.
– Здравствуй, Серёжа, – поздоровалась англичанка.
