– Ну и дела, – вздохнул Ян Александрович и надолго замолчал.
Руслан сам терпеть не мог такие моменты, когда тебе изливают горе, а ты не можешь ничем помочь и, хуже того, понимаешь, что твоё сочувствие прозвучит фальшиво и искусственно, и лучше бы ничего не говорить, но молчать нельзя.
– Ладно, проехали, – сказал он быстро, – обойдётся как-нибудь. Следовательница вроде хорошая.
При мысли о Елизавете Алексеевне потеплело на душе, Руслан сам не ожидал, что будет так приятно её вспомнить.
– Да я думаю, кому позвонить, – махнул на него Ян Александрович, – я ж матёрый коррупционер. Бог даст, развернём машину правосудия в нашу пользу.
После крохотной паузы Руслан попросил друга ничего не предпринимать до особого распоряжения. Соблазн велик, у Яна Александровича записная книжка не уступает по объёму справочнику Мошковцева, среди абонентов есть весьма высокопоставленные люди, и в свою очередь среди них может найтись парочка благодарных, готовых вывести Макса из-под уголовного преследования.
Но как это отразится на Елизавете Алексеевне? Если невозможно доказать невиновность брата, а Руслан прекрасно понимал, что при имеющихся фактах это действительно невозможно, то остаётся дискредитировать следователя. Найти в его работе столько нарушений, столько попраний прав обвиняемого, что судить Макса станет попросту неприличным. И если бы следователь оказался каким-нибудь тупым и равнодушным бюрократом, Руслан не колеблясь попросил бы Колдунова о помощи.
Но Елизавета Фёдорова отнеслась к делу так внимательно, что теперь подставлять её будет просто свинством! Макс первый скажет, что так нельзя.
– Ты всё же на Христинку зла не держи, – сказал Колдунов, вставая. – Она не виновата, что так вышло. И за угодливость ей не пеняй. Просто она хочет, чтобы люди её любили, вот и всё. Я намекал, что оно того в принципе не стоит, но сердцу не прикажешь.
Руслан пожал плечами. Ян Александрович снова поздравил его с успешной операцией, обещал всевозможное содействие в деле Макса и ушёл.
Распечатав протокол операции, Руслан задумался. Маленькая комната в дальнем углу операционного блока оставалась одним из последних нелегальных оплотов курильщиков. Руслан выглянул за дверь. Длинный широкий коридор был таинственно пуст, с потолка деловито жужжали лампы, отбрасывая на кафельные стены мертвенно-белые блики, поблёскивали никелированные короба со стерильным материалом, где-то поблизости шумела вода – видно, сёстры мыли инструменты, и Руслану вдруг стало тоскливо.
Он вернулся в ординаторскую, плотно захлопнул дверь, будто преграждая путь тоске, и распахнул окно. Струи вечернего воздуха несли в себе весну, и Руслан глубоко вдохнул, на секунду подумав, что обязательно простудится или нога снова начнёт ныть.
«Ну и чёрт с ним!» – решил он и закурил, навалившись грудью на широкий подоконник. Очертания больничного садика терялись в сумерках, и сигаретный дым, невидимый, уплывал куда-то в темноту, исчезая то ли в будущем, то ли в прошлом.
Вспомнив, что Ян осуждает его за недоброжелательность к Христине, Руслан нахмурился. Да, он ведёт себя как сноб, с этим трудно спорить. А Христина хочет, чтобы её любили, сказал Колдунов. Что ж, существуют более эффективные способы добиться всеобщей любви, чем втравить поклонника в криминальную историю и уехать неизвестно куда.
Мама ясно дала ей понять, что ни в чём не винит, братец тоже на неё не сердился, а своё собственное недовольство, надеялся Руслан, он хорошо маскировал. С чего бы ей вдруг срываться с места?
Решив при случае прояснить этот вопрос, Руслан задумался, почему невинное желание девушки нравиться людям и быть полезной так раздражает его? Причём это касается не только Христины и, вероятно, не только его.
Почему человек услужливый вызывает презрение, а самовлюблённый хам – симпатию? Почему мы тянемся к эгоистам, а тех, кто заботится о нас, если не сторонимся, то предпочитаем держать ступенью ниже себя?
Это же хорошее желание – хотеть, чтобы тебя любили, за что тут презирать? И всё же…
Руслан нахмурился, мимоходом подумав, что слишком пристрастился к одиноким размышлениям, и внезапно понял причину.
Когда человек хочет, чтобы его любили, он вольно или невольно принуждает ближних. Самодостаточный эгоист требует от окружающих каких-то материальных благ и удобств, но, получив желаемое, оставляет людей в покое, предоставляя полную свободу думать о себе всё, что заблагорассудится. А человек, ищущий любви, совсем другое дело. Он опутывает тебя паутиной своих добрых дел, так что не остаётся выбора. Только любить или признать себя отъявленным негодяем.
Кроме того, из всех людей жаждущие любви – самые ненадёжные, потому что действуют не по собственному разумению, а по указке тех, чью любовь хотят заслужить.
Руслан поморщился и тряхнул головой, понимая, что размышления завели его куда-то совсем не туда, и сейчас он называет любовью то, что вовсе не является ею.
Он любил родителей, покойную жену и своего несуразного брата. Наверное, это слишком короткий список для хорошего человека, но суть в том, что никогда, ни при каких обстоятельствах Руслану не приходило в голову заслуживать любовь любимых людей. Он старался, чтобы родители были им довольны, не слишком, впрочем, усердно – но не для того, чтобы они его любили, а только из потребности видеть их счастливыми.
Заслуживать любовь… В семье его учили скорее обратному: жить согласно собственным представлениям о добре и зле и не переживать, если на этом пути он встретит мало единомышленников. «Если даже ты будешь один, – говорил отец, – это лучше, чем если ты перестанешь быть самим собой».
Будучи красивым и энергичным парнем, Руслан не страдал от одиночества, всегда находя, с кем провести время и похулиганить, но душевного родства не получалось ни со школьными друзьями, ни с товарищами по институту. Лишь в последние годы он сблизился с Колдуновым, со Спасским, с доктором Милой и со своим братцем. А как знать, получилась бы эта дружба с людьми, которыми он восхищался, если бы с юности завёл привычку прогибаться под других?
Вдруг вспомнилось, как он случайно подслушал ссору отца с тётей Верой, матерью Макса.
Родители всегда были с ним открыты, поэтому желания шпионить за ними у Руслана не появлялось, но тут он вернулся за ракетками для бадминтона, а родственники в пылу спора не услышали звука открываемой двери. «Родительская любовь – это тебе не сахарок для собачки», – орал отец, и Руслан до сих пор помнил, как испугался, услышав его голос. Дожив почти до двенадцати лет, он не предполагал, что папа может так грубо разговаривать. Тётя Вера отвечала, что ребёнок должен понимать, что он не пуп земли, и просто так ничего не бывает. «Поверь, Вера, это объяснить и без тебя кому найдётся! – сказал папа уже спокойнее. – А если ты будешь ему внушать и дальше, что он всегда сам во всем виноват, это приведёт только к тому, что Макс окружит себя самыми неподходящими людьми и будет вести себя хорошо, а они станут плевать ему в душу. Такой судьбы ты хочешь для своего единственного сына?»
