Ману тоже отсутствовал. Вроде он сегодня собирался перетереть с каким-то типчиком насчет продажи грузовичка на лом, но никто не знал точно. Всем было пофиг.
Фран постучал в дверь Лако. Тот стоял у окна, смотря вниз на прохожих. Грязные волосы откинуты со лба назад, на лице трехдневная щетина, от которой лицо кажется совсем изможденным. Глаза пустые. Он неподвижно стоял, уставясь в какую-то точку на другой стороне улицы.
– Что там, Лако?
– Ничего. Ровно ничего нет ни здесь, ни в каком другом месте. Мы провалились в черную дыру цивилизации.
Он сделал неудачную попытку улыбнуться – углы губ дрогнули, но не приподнялись.
На добычу новой дозы они отправились вдвоем. Лако не мог защитить себя – он был классической жертвой. Встреться ему первый же отморозок, из тех, что готовы за дозу на что угодно… ведь и такие есть, что за полграмма героина изобьют собственную мать, – и он пропал. Там, куда они шли, классической жертве не следовало появляться в одиночестве.
Один «конек» надежно припрятан в заднем кармане джинсов в полиэтиленовом пакетике, а другой гарцует по венам; вот так-то лучше. Так им было хорошо. Заехав в Барранкильяс, отправились на промысел. Каждый в свою сторону.
Лако никогда не рассказывал о своих делах, но Фран знал, что он просит подаяние в метро. То ли стыдился говорить об этом прямо, то ли просто предпочитал помалкивать – как об этом, так и обо всем остальном, – только в их квартире считалось, что это не обсуждается вслух. А что толку, если и так все знали, откуда Лако берет деньги. Карлос за глаза обзывал его «наш исусик».
«Психодромом» назывался большой зал, где наркоман мог бы при желании провести целый день. Там имелись кабинеты со всем необходимым: шприцами, гигиеническими материалами, резиновыми жгутами, водой для инъекций. Организаторы неукоснительно следили за тем, чтобы все выбрасывали использованные шприцы в специальные яркие контейнеры. Имелись и душевые кабинки со всем необходимым для мытья, Франу не нужные, но очень многие радовались возможности смыть с себя грязь после жизни на улице – для них это была единственная возможность сохранить человеческий облик. Тем, кто успевал явиться рано, доставалась и еда. Было еще небольшое спальное помещение, где можно провести ночь, но пользовались им немногие. По причине, которую Фран хорошо понимал: строгие правила требовали не выходить до половины восьмого утра, и тот, кого по ночам мучила ломка, оказывался заперт наедине со своей мукой до утра, без облегчения. В общем, многие предпочитали скамьи скверов, кафе, картонные короба и одеяла с помоек. За свободу была цена – неприкаянность, холод и голод. Многие, проведя ночь на улице, так и оставались замерзшими навек.
Сидя на длинной, обитой синтетикой скамье, опоясывающей «психодром», Фран читал украденную вчера в метро книгу. Когда он открыл ее и прочитал первые строчки следующей главы, ему показалось, будто он снова забыл прочитанное накануне – но потом почему-то вспомнил все, разом. Читал он медленно, как в детстве, наслаждаясь каждым абзацем и опасаясь, что книга когда-нибудь закончится. Место, которое ему особенно нравилось, он перечитывал по два, а то и по три раза. Хоть бы чтение длилось подольше. Фран одновременно хотел узнать, что дальше, и не продвигаться вперед, чтобы книга не закончилась.
Народ болтался по огромному залу «психодрома», вроде тех львов в клетках, каких он видел в зоопарке. На скамье никто не мог высидеть более двух минут. Все поглядывали на вход в тоскливом ожидании – вдруг кто из приятелей принесет обещанной дури – и одновременно со страхом: придут совсем другие люди, с предъявами. Полиции не боялись. Полиция сюда не приходила никогда. После первого же появления ее здесь слух пронесся бы по всему городу и сюда больше не заглянул бы ни один уличный наркоторговец и, соответственно, ни один наркоман.
Читая, Фран непроизвольно вспоминал старое. Мысли текли одновременно с прочитанным, смутно и спутанно. Уроки, книги, сигареты за столиком в кафе, карточные партии в патио и туса за спортзалом, где кроме табака курили еще кое-что. Потерянные друзья… Где теперь его сокурсники по университету? И что они о нем говорят, если еще вспоминают?
Подошел знакомый поклянчить крэка. Педро Эль Куррао. Эль Куррао – прозвище, по тому рингу, где его били особенно сильно. Педро раньше был боксером-неудачником.
– Слышь, Фран… ты прости, конечно… есть у тебя?
– Я сейчас в сухом доке, Педро.
– Да ладно, чувак, не лечи меня, что-нибудь у тебя да есть, давай его сюда! Давай, говорю! А то недолго тебе тут книжечку читать!
Фран взглянул ему в лицо. Бедняга обливался потом, взгляд не концентрировался. Уже начинали дрожать губы и пальцы. Ломка подходила к апогею.
– Ты ж знаешь – было бы что, я бы дал. Всегда с тобой делился.
Ложь: Фран никогда ничего ему не давал, но Педро сейчас ничего не отражал. Кажется, удалось от него избавиться, сейчас отвалит.
– Ладно, чувак, не сердись… но если ты узнаешь, у кого… ну, если у кого есть… ну, ты понимаешь.
– Я сразу тебе скажу, Педро.
И Педро отправился докучать соседям Франа, сидевшим на той же скамье несколькими метрами дальше. Клянчить деньги – дело вообще ненадежное и противное, но только настоящий оптимист может просить их у наркомана.
Фран читал книгу, вцепившись в нее, как в брошенный сверху спасительный круг. Ни разу его руки, занятые переворачиванием страниц, не потянулись к карману, где лежал шприц. Он читал до самого обеда.
После обеда день вступил в наезженную колею. Фран пристроился в сторонке у выхода из метро Легаспи, терпеливо наблюдая, как мощный единый пассажиропоток распадается на одиночных пассажиров. Он ждал жертву не менее часа – терпеливо, как тигр в зарослях африканской саванны. Наконец появился подходящий чувачок, маленький и смуглый. Фран положил ему руку на плечо, как заждавшийся лучший друг, – естественнее не бывает, и отвел в сторону, зажав в угол своим телом. Там посмотрел ему в лицо и приказал:
– Давай все, что есть.
– Да у меня ничего нет, правда! – задушенно прохрипел парень.
Тогда Фран выхватил приготовленный шприц и прижал его к предплечью коротышки.
– Хватит. Бумажник, живо!
Парень уже не мог сдерживать дрожь. Прыгающими пальцами протянул ему бумажник. Фран заглянул внутрь и улыбнулся – там было не менее сорока евро.
– Значит, ничего нет? Здоров ты врать, сволочь.
– Я вас умоляю… это не мои, это моей девушки…
Он даже сделал попытку потянуть к себе бумажник. Фран быстро убрал бумажник за спину, а иглу шприца прижал посильнее. Он надеялся, что колоть не придется – это была его ночная доза, которую ему дали на «психодроме», она ему самому нужна, да и шприца второго нет, а от этого типа еще и подхватишь что-нибудь.
– Не суетись, малыш, не ищи приключений на свою задницу.
– Да это не мои!
