– Да ты, мадемуазель, еще более цинична, чем я. – Андрэ изумленно уставился на молоденькую попутчицу, поучавшую его уму-разуму.
– Жизнь заставила смотреть на вещи и людей трезво, – изрекла Катя, виртуозно пропустив одно колечко дыма сквозь другое, успевшее слегка расползтись.
– Жизнь, говоришь? – еще больше удивился собеседник. – Да когда тебе было опыта-то набираться? Сколько тебе? Двадцать два? Ну от силы двадцать четыре.
– В точку попал. Двадцать три, – усмехнулась Катя. – Какое имеет значение возраст. Все отсюда. – Она выразительно постучала себе по голове. – В социуме, как в дикой природе, действует один и тот же закон волков и овец, разве что слегка глазурованный цивилизацией. Закон этот гласит: или обманываешь ты, или обманывают тебя.
– Ты считаешь, что я исполнил партию барана?
– Я считаю, что если не хочешь быть бараном, будь волком. Другого не дано.
– А сама-то ты из какой породы?
– От рождения, как я себе представляю, была овцой. Но, вовремя сориентировавшись, перекантовываюсь в хищника. Иначе сожрут.
– А вот я, видимо, вовремя перекантоваться не успел. Меня-таки сожрали.
– Будешь нюни распускать, косточки тоже обгладают.
– Слушай! А ты мне нравишься! И как это я тебя сразу не разглядел. Да не пугайся. Не в том смысле. Вначале решил, что ты из этих – охотниц за наживой и удовольствиями.
– Я в курсе. Свое предположение ты тогда же высказал по-русски вслух.
Он посмотрел на нее почти виновато и коротко буркнул:
– Извини. Кто ж знал, что ты окажешься…
– Ладно. Проехали.
– А может хватит мозолить глаза официантам? У нас ведь вроде как общее купе. – Небрежно бросив на стол деньги, он поднялся.
Расплатившись за себя, Катя тоже встала. Уходили из купе они по одиночке и почти врагами, а возвращались вместе, мирно беседуя. Он тяжело опустился на свой диван. Она устроилась на своем, скинув туфли и поджав под себя ноги. «Пережду, когда он уснет, а потом уж лягу сама», – приняла решение Катя.
– На поезд ты села во Франции, едешь, как я понял, в Бельгию, а твой родной язык русский, – размышлял вслух Андрэ. – Так где же место твоего обитания?
– Где?… Я сама еще не решила.
– Что-то я не вникаю.
– А зачем тебе вникать? У тебя своих проблем хватает. А я что… Как свела нас судьба на несколько часов в скользящей по рельсам клетке, так наутро и разведет.
– Так-то оно так. Но почему-то именно в поездах чаще всего люди открывают первым встречным свои души.
– От нечего делать. Чтоб время скоротать. И потом мне не очень нравится роль «первого встречного». – Внимательнее вглядевшись в ястребиные глаза Андрэ, Катя предположила: – Тебя ведь гложет не только предательство компаньона, верно? Сдается мне, только из-за этого ты бы так не протух.
– А что, заметно? – нахмурился он.
– Еще как! Все купе тухлятиной провоняло.
– Ну, допустим, ты права. Допустим, меня предала еще и подружка, которой я тоже верил, как себе. Ангельское создание. Само совершенство.
– Стоп-стоп-стоп. Снова заблуждения. Кажется, ты путаешь оболочки с содержанием. Ангелы если и существуют, то только на небесах. Ну и в сказках, разумеется. Человек, независимо от пола, по натуре хищник… даже если он – парнокопытная скотина. И не надо ему приделывать крылышки. Получится всего лишь бутафория и камуфляж. Твоя подружка, кто бы она не была для тебя, встречалась с тобой потому, что ей было так выгодно – удобно, комфортно, сладко… додумывай сам. Как только ты перестал соответствовать ее запросам и ожиданиям – каким, тебе виднее – она заменила тебя другим. Все легко укладывается в логику нашей звериной сущности. Лично я для себя давно это усвоила, как школьный урок. Одного только понять не могу. Почему человек не желает принимать себя таким, каков он есть, каким его сотворила Природа. Почему он постоянно пытается изображать из себя то, чем на самом деле не является. Ангел! Да где ты видел ангелов, раздающих любовь ради личной корысти? Где ты видел ангелов, измывающихся над ближними, ежеминутно предающих их? Злословящих, завидующих, мстящих! Наконец, где ты видел ангелов – убийц, ангелов, пожирающих чужую плоть? Ведь твоя любимая ест мясо? Человек – самый страшный зверь-убийца на земле – циничный, коварный, не ведающий ни жалости, ни даже элементарного пресыщения… Как там Любовь Орлова пела своим поросятам ангельским голоском? «Кушайте, ешьте и пейте. Я вам еще подолью. И поскорее толстейте. Очень об этом прошу.» Вот она наша с тобой психология. – Катя умолкла, с иронией глядя на попутчика, таращившего на нее круглые глаза. – Убедила я тебя хоть немного?
– Э-э, мадемуазель, кажется, теперь моя очередь бояться спать с вами в одном купе. Как бы вы не перегрызли мне во сне глотку. – Трудно было понять, шутит он или говорит всерьез.
– Не волнуйся, – успокоила его Катя. – Я плотно поужинала в вагоне-ресторане и вряд ли проголодаюсь до утра.
– Улыбнись, пожалуйста, – вдруг попросил он.
– Что? – удивилась Катя. – Но мне не с чего улыбаться. Рассмеши хотя бы.
– Я прошу.
– Изволь, – пожав недоуменно плечом, она состроила ему гримасу-улыбку.
– Гмм… А теперь откинь назад волосы.
Сама не зная зачем, она повиновалась.
– Странная метаморфоза происходит со мной, – задумчиво проговорил Андрэ. – Должно быть спьяну. Вот я слушаю тебя и мне кажется что женщина, изрекающая такое, должна быть, как минимум, лет на десять старше и иметь отталкивающую внешность. Скажем, торчащие уши, кривые зубы, впалую грудь и так далее.
Потеряв дар речи от неожиданности, Катя со страхом уставилась на него. В ушах возник нарастающий металлический звон. Руки предательски задрожали. Она силилась улыбнуться, подыскивала, что бы ответить ему, но слова не шли с ее языка. К счастью, ничего не заметив, он снова заговорил, сменив тему:
– Но, представь себе, от твоей шоковой терапии мне действительно полегчало.
«А мне от твоей захотелось сунуть голову в петлю», – подумала Катя, а вслух сказала:
– Вот и хорошо. Тогда будем спать. А то поезд прибывает в Брюссель на рассвете.
– Ты оставишь мне свои координаты?
– Зачем?
– Я хотел бы иметь тебя в списке своих знакомых, в качестве психо-хирурга – вивисектора на случай экстремальных ситуаций.
– Я же сказала, что еще не решила, где осяду, поэтому мне нечего тебе оставлять.
– Тогда возьми мою визитку. Если окажешься а Париже, приди напомнить мне, какое я, и все окружающие меня дерьмо. Буду тебе очень признателен. А то, знаешь, последние мессии двадцать первого века все громче кричат, что человек и есть Бог. Остальные слушают, развесив уши, и ничего им не возражают. Еще бы. Кому не захочется напялить на себя личину Бога, забыв хоть на время, что на ногах у него либо когти, либо копыта… Ладно, Катерина. Устраивайся. А я пошел умываться. Спокойной ночи.
