ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Катя привезла Тату в свой новый дом.
– А ты обещаа, что мы подём за иглусками, – хныкала разочарованная девчушка.
– Понимаешь, сегодня магазин уже закрылся, – извиняющимся голосом сказала Катя, подхватывая ее на руки и спеша к лифту. – Но игрушки ждут тебя. Сейчас сама увидишь.
На лестничной площадке, вставляя ключ в замочную скважину, Катя бросила быстрый взгляд через плечо – не наблюдает ли за ней кто, не стал ли кто свидетелем того, что она привела в дом чужого ребенка – и только после этого отперла дверь.
– Где? – требовательно спросила Тата, по-свойски входя в квартиру. В ее головке не могла даже зародиться мысль, что эту тетю следует остерегаться.
– Вон там. В комнате. – Катя быстро закрыла за собой двойные двери, заперев их на все замки и засовы.
На диване, на самом видном месте были действительно разложены заранее купленные ею игрушки. Ребенок тотчас бросился к ним, радостно пискнув.
– Да погоди ты! – поймала ее за рукав Катя. – Кофточку сними. И шапку. Да и ботики, кстати, тоже. А то ты мне все полы заследишь.
Тата покорно позволила раздеть себя, не спуская при этом глаз с дивана.
«Так, – подумала Катя, – у меня есть как минимум четверть часа времени, пока она рассмотрит и перетрогает всю эту дребедень.»
Подойдя к секретеру, она сдвинула вверх его гибкую фигурную крышку и еще раз тщательно проверила свои приготовления. Прямоугольный кусок картона на шнурке, набор гуаши и кистей, фотокамера, лейкопластырь, моток толстой крученой веревки и обоюдоострая финка – все было на месте, все под рукой. Она снова закрыла секретер и обернулась к девочке, поглощенной игрушками.
– Есть хочешь?
– Угу. Но кашу и суп не буду.
– Скажите. Может тебе еще меню подать? Нашла себе ресторан, – проворчала под нос Катя, отправляясь на кухню. Ворчала она просто так, потому что и это у нее было заранее продумано.
Она выложила на стол тарелку с пирожными, вазочку с конфетами, вазочку с печеньем, поставила две чашки и включила электрический чайник. Когда он закипел, позвала:
– Татка, иди сюда. Чай пить будем.
Раздались торопливые мягкие шажки босых ножек по паркетному полу, и в дверях возникла оживленная рожица. Катя помогла ей вскарабкаться на кухонный табурет. Девочка тут же принялась накладывать себе на тарелку все, что было на столе. Катя пододвинула к ней чашку и, подперев ладонью подбородок, задумчиво наблюдала, как она с аппетитом поглощала пирожные, печенье и конфеты, шумно запивая их чаем. На ее круглой, наивной мордочке отражалось щенячье блаженство. О родителях она даже не вспоминала.
Налакомившись всласть, юная пленница спросила:
– Тепей чево деить будем?
– Теперь? Играть. Хочешь?
– Хочу. А во што?
– В разбойников.
– Я не умею.
– А я тебя научу.
Они вернулись в комнату.
– Тебе сейчас будет очень весело, – пообещала Катя. – Это совсем новая игра. Но сначала мы немного порисуем. – Захватив с кухни банку с водой, она вытащила из секретера набор гуаши с кистями и все это разложила на столе. – На, держи кисточку.
– А на чем мы будем лисовать? Тут нету альбома.
– Ой, правда! Я забыла его купить. Какая жалость. Что ж делать-то будем?
– Я не знаю.
– О! Придумала! Я буду твоим альбомом, а ты – моим! Раздеваемся.
– Ты улозишь меня спать? – насторожилась Тата.
– Да нет же! Это игра такая. Чур, я первая. – Катя скинула с себя все, кроме трусиков и бюстгальтера, а потом помогла раздеться девочке – до гола. – Сунь кисточку в любую баночку – в какую сама хочешь, и начинай рисовать.
– Как это? – удивился ребенок. – А ты меня не побьешь?
– Конечно нет. – Катя сама обмакнула кисть в краску и протянула ее Тате. – На. Не стесняйся.
Тата попробовала, сначала робко и нерешительно. Но очень скоро ей это понравилось и она принялась размалевывать лицо и руки Кати, звонко, радостно смеясь. Через несколько минут Катя превратилась в папуаса. Посмотрев на себя в зеркало, она попыталась скрыть раздражение и жизнерадостно сказала:
– Молодец, Татулик. Теперь моя очередь. – Ухватив девочку подмышки, она усадила ее на стол. – Давай сюда кисть. Сейчас я сделаю из тебя цветочек. Только ты сиди смирно и не вертись. Увидишь, как будет здорово.
За этим последовал подлинный процесс творчества. Катя нарисовала багрово-сизый синяк под левым глазом девочки, промокнув его края и смягчив их ватным тампоном. Затем сделала на тельце несколько кровавых ран, а оставшиеся части тела вымазала сажей.
– Блеск! – воскликнула она, любуясь своей работой. – Получилось то, что надо. – Осторожно, чтобы не размазать краску, сняв Тату со стола, Катя усадила ее на стул. – Вот теперь начинается самое интересное, – пообещала она. – Я буду злым разбойником, а ты – моей жертвой.
Малышка наверняка понятия не имела, что такое «разбойник» и что такое «жертва», но во все глаза смотрела на разрисованную ею тетю в предвкушении новых развлечений. И Катя не заставила ее долго ждать. Сопровождая свои действия прыжками и ужимками, она схватила моток веревки и ловко прикрутила девочку к стулу. Веревка, сдавив нежное тельце, видимо причинила ей боль или неудобство. Тата попыталась высвободиться. Ее личико сморщилось.
– Мне не нлавится эта игла. Я боше не хочу. Отпусти.
– Тебе, как жертве, сейчас хорошо бы поплакать, – не слушая ее, подсказывала Катя. – А я, как злющий-презлющий разбойник, буду корчить страшные рожи и скакать вокруг тебя.
С прыжками и ужимками она подхватила банку яркокрасного кадмия и вылила ее содержимое на ножку Таты. Краска, стекая, образовала на полу зловещую лужу, очень похожую на кровь. Затем она подошла к секретеру и, взяв в руки финку, разом сделалась серьезной и мрачной, как грозовая туча.
«Что тебе, мразь, не видать своей дочери, как моих прежних ушей, это я тебе говорю, Екатерина Погодина, – прошипела она. – Но тебе будет намного больнее, чем мне. Уж тут я постараюсь. Ты будешь до конца своих поганых дней клясть Бога и судьбу за то, что я убила не тебя.»
Катя медленно повернулась и, зажав в руке нож, направилась к девочке. Потеряв дар речи, Тата таращилась на нее во все глаза. Перед ней была совсем другая, незнакомая женщина, ничем не напоминавшая ту добрую и ласковую тетю, тайком делавшую ей в садике подарки. Даже пестрые мазки краски на ее лице не могли скрыть произошедшей в ней перемены.
– Отпусти! – захныкала Тата. – Я домой хочу. К маме.
– Про маму забудь, – отрезала Катя. – Нет у тебя больше ни мамы, ни папы.
В ответ девочка разразилась громким ревом. Засунув финку за трусы, как за пояс, Катя поспешно оторвала кусок лейкопластыря и залепила им орущий рот. Затем, снова вооружившись ножом, она присела на корточки, стараясь не смотреть на свою пленницу. Вымазав лезвие в разлитой на полу краске, она небрежно бросила финку рядом с «кровавой лужей». Отступив на несколько шагов, Катя придирчиво оглядела свое творение и удовлетворенно кивнула.
