– «Вот тебе НАШ знак, – сказал Ефимка, и боль пронзила меня в области поясницы. Мне показалось, что раздался звон бьющегося стекла и отдаляющий голос Ефима:
– Ха-ха-ха! – смех как бы становился все грубее и грубее, пока не перешел с отрывистый собачий лай.
– Я оставляю тебя-я-а-а… ав-ав…ав…
И тут я увидел себя своими глазами и ощутил свое тело. Было страшно больно. Огненно больно!!
* * *
Котова отошла от окна и уселась продолжить начатое заполнение больничной карты, но что-то изменилось в отделении. Что? Она прошла в палату, где лежал Адамов. Поглядела на него, подошла к нему и поняла: пришел в сознание.
Она приподняла пальцами его веки: зрачок реагировал на свет. Поводила пальцем вправо – влево, и глазное яблоко Адамова последовало за движением её пальца.
– Вы меня слышите?
Ресницы больного дрогнули.
– Я Вас поняла. Не напрягайтесь, всё уже позади, отдыхайте. И добавила: – Вы молодец.
Сказала – и самой легко и радостно сделалось на душе, и все дежурство прошло в непривычно приподнятом настроении, словно и на самом деле вот-вот осуществится её давняя и тайная мечта:– Битюгин, как в старых романах, предложит ей руку и сердце.
* * *
В обед этого же дня, Битюгин позвонил из квартиры на работу и осведомился о состоянии Адамова. Звонил он в реанимационное отделение через час после того, как Адамову вернулось сознание. Людмила Михайловна ответила, что оперированный пришел в сознание и аппарат искусственной вентиляции легких отключен.
Лев Петрович сказал в трубку:
– Людмила Михайловна, вы, голубушка, поосторожнее разговаривайте около больного.
Людмила Михайловна Котова не очень удивилась этим словам, все знали маленький пунктик Битюгина: он был уверен, что душа человеческая способна слышать и видеть и даже, (страшно подумать!) переживать.
Говорил он эти слова всегда, и мало задумываясь над тем, что уже в сотый, если не в тысячный раз повторял их. Многие считали это причудой.
– Вы уж меня, будьте ласковы, держите в курсе дела и не стесняйтесь, голубушка, звонить мне.
– Конечно, Лев Петрович, но вы не беспокойтесь: не первый день замужем, Котова была подстать анестезиологу Демину – грубовата в сравнениях и прямолинейна в суждениях.
– Успокоили, голубушка, успокоили старика, а ну как в первый-то раз? – Битюгин любил и понимал юмор, даже такой, грубоватый, тем более работал с Людмилой Михайловной, уже двадцать годочков и они привыкли, время от времени пикироваться.
– И в первый раз так же, как во второй, – ответила Котова.
– А в третий-то, голубушка, не хочется?
– Ты-то не берешь, а другой не нужен.
– Вот то-то, голубушка, что не дюжин стал.
Они еще минут пять поболтали в том же духе. Зашла процедурная медсестра и Котова положила трубку.
Утром, на следующий день после того как Адамов пришел в сознание, в реанимационное отделение вошел Битюгин.
Адамов воспринял его появление своеобразно. Вначале почувствовал болезненное покалывание в теле, словно тысячи острых иголок коснулись его кожи, не прокалывая, но довольно больно надавливая на неё.
Он открыл глаза и увидел небольшого человека, – рядом с его кроватью. От пальцев этого человека к его телу тянулись разноцветные жгуты тонких прерывистых нитей. Адамов не удивился, словно он всегда видел подобную картину, и в то же время некто в Адамове отметил вот это «неудивление».
– Ну-с, голубчик, так больно? – спрашивал Адамова человек, дотрагиваясь руками до его тела.
Больно было тогда, когда он направлял свою ладонь на Адамова, и тогда из центра ладони сыпались на Семена искры и вьющиеся жгуты, причиняя ему боль. Семен поднял руки и стал, как ему показалось, отодвигать от себя эти святящиеся шнуры. Они показались ему упругими, вполне материальными.
– Голубчик, что Вы делаете?
Спросил, удивляясь манипуляциями Адамова, профессор.
– Да вот, убираю… больно, – прошептал Адамов и вдруг, не понимая зачем, выкинул навстречу Битюгину открытые ладони своих рук. Из них ударил пучок синих, извивающихся между собой нитей.
Маленький человек ойкнул и, повернувшись лицом к той самой женщине, которую мельком видел Адамов, когда пришел в себя. Растерянно сказал: – Право, словно током ударило! Странно…
– Показалось, Лев Петрович, бывает, – откликнулась женщина, и едва заметная усмешка скользнула по её лицу.
– Не показалась! Нет! Не показалось! Вы видели его пасс рукой? Видели? Но, наткнувшись на усмешку Котовой, Битюгин пробормотал что-то похожее на «да-сс» и выскочил из палаты.
III
Недели через две после травмы Адамова в ординаторской между Труновым и Битюгиным произошел следующий разговор.
– Лев Петрович, – Трунов только что заварил чай и накрыл чайник салфеткой. – Вы обратили внимание на странное пятно на пояснице Адамова? – Он выждал паузу и продолжил: – Я вчера случайно увидел, когда забор спинномозговой жидкости делал.
– Ну? – Битюгин потянулся к чайнику: он любил чай только что настоянный.
– Начал, так выкладывай до конца.
– Дело в том, что пятно необычное, да к тому же, я могу ручаться, его не было на теле Адамова, когда он поступил к нам. По форме напоминает веточку какого-то растения, как будто папоротника, по тону похоже на сильный загар, густого коричневого цвета. Я читал, что такие «узоры» бывают от встреч с НЛО.
– Ты хочешь сказать, что у нас в хирургическом отделении был НЛО?
Битюгин не скрывал своего удивления.
– Ты говорил с Адамовым на эту тему?
– Нет, он еще слаб, да к тому же я не знаю, как повлияют эти расспросы на его самочувствие. Он очень, я бы сказал, драматически переживает гибель жены и сына, а тут я, с расспросами…
– Ну что ж, может, и так. Пойдем, я хочу поглядеть.
Они вошли в палату интенсивной терапии, где лежал Адамов.
– Ну, как голубчик чувствуем себя? Током меня бить будешь, или помилуешь старика? – спросил Битюгин еще с порога и удивился тому, что при входе в палату ощутимо повысился собственный тонус. Хотелось шутить, да и вообще ощущение было такое, словно в старой квартире помыли и протерли окна.
Это изменение в себе требовало от Битюгина самоанализа, как это было с ним всегда, а сейчас он подошел к кровати и присел рядом с Адамовым на табуретку.
– Ну-с, голубчик, давай я тебя посмотрю: прочно ли сшил.
– Сшили-то вы, доктор хорошо, а вот душа… – Адамов не договорил и сделал попытку сесть на кровати.
– Э, нет, нет! – Битюгин легонько надавил на плечо, пресекая попытку сесть.
– С этим повременим, а насчет души… Душа, как сказал классик поэзии, «обязана трудиться», вот пусть и трудится. У нормального человека душа должна болеть.
