– А вы, знаете? – Хотя Мымрикова потрясла возможность Лялькина угадывать мысли на расстоянии, но ирония явно проступала в его вопросе.
– Вот видите, – Лялькин взял с блюда абрикос, – сверху мякоть, доступная даже детским зубам. – (и, ловко обсосал плод.) – Теперь косточка. Справится с ней не так просто.
Он протянул руку к щипчикам для раскалывания орехов.
– Вот оно, ядрышко. Но посмотрите и оно одето в плотную оболочку. – Лялькин содрал ногтем коричневую кожуру.
– Кажется, все? Нет! Внутри этого ядрышка, содержится тайна. Тайна жизни, росток будущего абрикосового дерева. Неужели вы думаете, что тайна, которой не один десяток тысячелетий укрыта проще, чем вот этот проросток внутри абрикосового плода?
– Убедительно, – Мымриков потянулся к бутылке с коньяком и выразительно поглядел на Геннадия Петровича, потом на Зинаиду. – Не желаете?
– Я еще не сказал и десятой части того, что хотел, – Лялькин протянул свою рюмку.
Нам преподают историю внешнюю, в которой следствия выдаются за причину, а между тем вся история России, с момента принятия православия, является ареной сражения двух мировоззренческих систем. И вот, теперь представьте себе, что причины рождаются внутри этого проростка абрикоса и в каждом слое порождают следствия. А те в свою очередь являются причинами, для другого «слоя» и так, покуда на поверхности, в нашем случае истории, не выходят войны, не появляются личности, экономические и политические катаклизмы, добавим к этому и природные катастрофы.
– Мировоззренческие системы в Вашей, простите за тавтологию, системе, это какой уровень? Это что, – мягкая оболочка абрикоса или же «косточка»? – Мымриков, небрежно откинулся в кресло и прищурил глаза.
Он считал себя культурно развитым и подкованным в политике человеком и все еще не допускал возможности, что кто-то, тем более какой-то Лялькин из его родного города, знает больше него и совершенно искренне считал, что должность не только обязывает к знанию, но и дает эти знания. Дает неким мистическим образом в момент назначения на должность. И эта мистика власти была для него не менее очевидной, чем чудеса Лялькина.
– Я думаю, вот этот, тончайший слой, который разделяет мякоть от косточки.
Лялькин продемонстрировал какие-то паутинные волокна, отрывая их от мякоти.
– Как видите, даже не сама косточка.
Они выпили, закусили и после этой рутинной процедуры, Геннадий Петрович продолжил свои рассуждения:
– Оккультизм, дорогие мои, мистика играли не последнюю роль в истории страны Советов, да и в её падении. Без тайной организации, в миру называемой масонами, никакой бы революции в России не было, Не было бы и «чистки 37-го года», Великой Отечественной – словом траектория истории имела бы иной вектор. Коммунисты ленинского призыва знали о решающей роли в истории человечества, мистических культов. О скрытых в горах Тибета древних цивилизациях. Самые поздние из них известны как империи Брамы. Эта волна партийных мистиков сыграла свою роль и должна была сойти с цены. Руками Сталина их смахнули, как фигуры с шахматного стола. Как говорится, каждому овощу свои сроки. Когда возводят фундамент, не нужны маляры-отделочники.
Более часа Лялькин посвящал и просвещал своих слушателей, намекая, что и нынешняя власть в России – плоть от плоти той, изначальной тайны человечества, которая управляет миром.
– Она, эта власть, – говорил он, все более и более впадая в экстаз назидательства, сравнимое с пророческими монологами, – задает траекторию развития цивилизации, вырабатывает из обычных людей «сверхлюдей», обладающих невиданными раньше возможностями. Бухарин хотел репрессиями «выработать из капиталистического материала, новое коммунистического человечество», но это была попытка слепого и глухого, попытка благородная, но негодными средствами. Абрикосовая мякоть, возомнившая, что она и есть суть и смысл абрикосового дерева. Будущее человечество станет отличаться от нынешнего, так же, как первобытный человек отличается от нас. Точнее, как мы отличаемся от него. И это уже зарождается внутри нас. Уже рождаются дети с аурой цвета индиго.
Лялькин перевел дух и оглядел присутствующих горящим и пугающим взглядом:
– Вот смотрите…
Достав коробок спичек, он к ужасу присутствующих, поджег одну и поставил язычок пламени под ладонь правой руки. Когда спичка догорела, он отер платочком копоть и показал ладонь вначале ошалевшему от увиденного Мымрикову, а потом Зинаиде Яковлевне.
Через пару часов Лялькин и Огаркова проводили потрясенного Андрея Борисовича до машины и после того, как он уехал, переглянулись друг с другом тем особенным взглядом, который красноречивее всех слов. Лялькин остался на ночь у Зинаиды, и об этом эпизоде можно было бы забыть, если бы не одно обстоятельство.
Глубоко за полночь Зина спросила Лялькина:
– Помнишь того, ну когда ты приходил ко мне, журналиста?
– Я его помню еще раньше. – Лялькин потушил сигаретку в поставленной рядом с кроватью, пепельнице. Он понял, почему и главное, зачем упомянула Огаркова этого журналиста, и та поняла, что он понял.
– К сожалению, он «прикрыт».
Лялькин не стал объяснять Огарковой, чем и как «прикрыт» этот журналист, он повернулся к Зине и сказал:
– Ну, ничего… Если ключ не подходит к замку, есть отмычка, а если и она не поможет, то есть, в конце концов, лом!
Он не стал объяснять Зине и этого, а протянул к ней руку и безжалостно сжал, до стона, её грудь.
– Зачем ты так. – простонала Зина, но сквозь боль почувствовала как нарастает желание, как наливаются кровью её половые органы.
– Затем, – засмеялся Лялькин и привстал на колени.
В лицо Огарковой нацелился его половой член. Она жадно схватила его и потянула в рот.
– На, – выдохнул Лялькин и вдвинул его в раскрытый рот так, что у Зины перехватило дыхание.
Лялькин вернул ей молодость, силу и свежесть, от него исходила та таинственная, как он говорил, «космическая энергия» и перетекала в её тело. Правда, по утрам Лялькина узнать было трудно: он выглядел не только вялым, но весь как-то сморщивался, усыхал.
Огаркова уходила на работу, оставляя Геннадия Петровича сидящим на коврике в позе медитации. Он «заряжался» космической энергией. В обед, когда она забегала к себе, если заставала Лялькина, то он был полным сил. К обеду он был «заряжен космической энергией».
II
«Нехорошая квартира», о которой говорила супруга профессора, находилась в самом центре Новокузнецка.
Хирурга Битюгина встретил хозяин, мужчина средних лет, невзрачной внешности. Он провел его в зал. Там вдоль стен стояли кресла и диваны, а ближе к окну, – импровизированная возвышенность с подобием кафедры. На стенах висели репродукции картин Н.Рериха и большие портреты Елены Блаватской и еще каких-то людей, о которых Битюгин не имел понятия. В комнате к приходу Льва Петровича собрались человек десять. Некоторые были знакомы друг с другом. Это было ясно по оживленному и непринужденному диалогу, между ними. Одного из посетителей «не хорошей квартиры», корреспондента местного телевидения Лев Петрович узнал и поздоровался.
