Лялькин ожидал прихода Кузьмина: это было видно по накрытому в номере столику, потому как на стук Виктора Васильевича немедленно открылась дверь, и Геннадий Петрович увлек его в номер, нежно охватив талию гостя своей цепкой, сильной, горячей рукой. Это не очень понравилось Кузьмину.
«Что он меня тащит, как женщину в постель?» – мелькнула мысль. Мелькнула и пропала. Сдуло, словно пушинку ветром.
– Присаживайтесь, Виктор Васильевич! Присаживайтесь и угощайтесь. – Лялькин надавил рукой на плечо Кузьмина, понуждая того сесть в кресло, напротив столика.
– Рекомендую: коньяк самый, что ни на есть советский! Нынче такого коньяка Армения не делает, а если и делает, то на экспорт.
Бутылка была открыта, и Лялькин, едва усевшись напротив Кузьмина, наполнил рюмки.
– Нынче вся Россия на экспорт, а уж про страны СНГ и говорить нечего, – докончил он свою мысль, поднося рюмку Виктору.
Тот попробовал сопротивляться: уж очень ему не хотелось пить, да и не любил он этого.
– Может, не стоит? Я, как-то не приучен… – Кузьмин отстранил рукой протянутую ему рюмку.
– А вы и не пейте – попробуйте, вспомните времена прошлые… Ведь вчера вы вспомнили и, надо сказать, любопытные случаи, вспомнили.
Слова журчали, лились, очаровывали и Кузьмин не заметил как, попал под это очарование.
– Вы, конечно, не раз задавали себе вопрос о том, чему были свидетелем? – спросил Лялькин после того, как Кузьмин выпил коньяк.
– Разумеется, – Виктор чувствовал глубокое расположение и доверие к весьма странному со всех точек зрения человеку.
– Шекспир, устами Гамлета, сказал: «Есть много на свете, друг Гарацио, такого, что не снилось мудрецам». Вот тому крикуну, вчерашнему, такое никогда не привидится и не присниться, а между тем гениальные открытия, как известно, приходят неоткуда, иногда привидевшись и приснившись. Вопрос: откуда?
– Из подсознания, из предыдущего опыта, из суммы предшествовавших знаний, – ответил Кузьмин на вопрос, скорее риторический, чем обращенный к нему.
– Вы слышали легенду о падшем ангеле? – Новый вопрос был для Кузьмина неожиданным, переводящим разговор в совершенно иную плоскость.
– Что-то, но я в таких вещах не силен.
– А жаль. Прелюбопытный миф. Пророк Исайя так говорит о нем: «Как упал ты с неба, денница, сын зори! Разбился о землю попиравший народы. А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд Божьих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему». Кстати сказать, вся дописьменная история человечества изложена в мифах. В каком-то смысле в них отражены реальные события. Все-таки давайте выпьем, а? – Лялькин, протянул руку к бутылке с коньяком.
– Нет. Но я бы с удовольствием послушал этот миф о «падшем ангеле».
– Ну что же… – Лялькин пожевал губы, как бы примериваясь, с чего начать: – Тут существует много разных версий. Я остановлюсь только на одной – на версии еврейско-христианской, как наиболее одиозной из всех.
Считается, что перед тем как сотворить Землю, Господь создал ангелов небесных. Следует пояснить сразу, что «небо» в понятии христиан – это вовсе не то небо, которое мы видим. Это особое небо, в каком-то смысле, мистическое. Если хотите, это нечто похожее на физический вакуум по отношению к физическому миру «плотных тел». Ангелы на этих небесах составляют иерархию сил: высшую, среднюю и низшую. В каждой иерархии существуют три чина. Таким образом, получается как бы девять сфер, тех самых мистических небес. Высшие силы – серафимы, херувимы, престолы. Средние, ангельские: господства, силы и власти. В низшей – Начала, Архангелы и Ангелы. Считается, что знание Господь им дал согласно их званиям и чинам. Таким образом, христиане полагают, что свои тайны Господь дает по нисходящей иерархии от серафимов к ангелам, причем каждая последующая иерархия посвящается только в те знания, которые способна вместить на данном уровне своего духовного развития.
Геннадий Петрович прервался и спросил Кузьмина:
– Я вас не утомил своим рассказом?
– Напротив, я первый раз такое слышу. Интересно.
– Итак, – продолжил Лялькин, – христиане считают, что первый виновник греха, а грех этот был в гордости твари, перед творцом, был высокого сана – херувим, ангел рассвета, или, как его называет пророк Исайя – «денница». Он увлек за собой, так повествует христианское предание, сонм ангелов разного уровня и чина. Отпавши от Господа, они превратились в бесов, в силы сатанинские. Сам восставший херувим в Сатану, то есть в противника Господа. Вот такая картина мира до сотворения в нем человека нарисована в христианстве. Плоская картина, одномерная и нужно сказать, не только вторичная, но и третичная по своей конкретной содержательности. Словом, «слышали звон, а откуда он», то не ведомо.
– И как вы, Геннадий Петрович к этому относитесь? Вы-то, знаете «откуда звон»? – Спросил Кузьмин.
– Не так поставлен вопрос, Виктор Васильевич, не так! Что я? Вот вы, служите позитивной науке, и Ваше мышление (всё, целиком), вытекает из веры в научный метод. Я не исключение из общего правила, что в основе любого знания лежит вера во что-то.
– Тогда я спрошу, во что вы верите? – Кузьмин потянулся за бутылкой коньяка и плеснул себе немного в рюмку. Словно забыл, что час тому назад решительно отказался от коньяка. Он ждал ответа и предугадывал его.
– Не в то, что вы подумали, Виктор Васильевич, не в то. Уж, конечно, не в христианского Бога и не в его противоположность – Сатану, как вы только что подумать изволили. Нет, я не сатанист – это все извращения, какие есть в любой религии и, кстати, в науке тоже. Ведь бактериологическое, ядерное и химическое оружие, а нынче уже и информационное, возникли в недрах науки. Наука, которую я представляю, верит, только не удивляйтесь, верит в Творца! Да, да! Верит в изначального Господа, если хотите, чтобы я излагал свои мысли в привычных терминах.
Наступила пауза. Лялькин прислушивался к тому, что происходит в сознании собеседника, а Кузьмин лихорадочно пытался усвоить, понять только что сказанное.
– Понимаете, – продолжил Лялькин, – мир устроен не так просто, как его представляет современная физика, хотя уже на квантовом уровне ей приходится изворачиваться, отходить от традиционных методов описания. Она становится почти мистической наукой. Уже сейчас можно говорить, как бы о четырех «физиках»: физика больших масс и расстояний, то есть космогония; физика средний расстояний и масс – можно говорить как о физике реального мира; далее физика-химия, то есть наука о том, что происходит на атомно-молекулярном уровне. И физика субатомных пространств и энергий, или квантовая физика. Далее намечается физика вакуума. Но конец ли этому? Напрашивается аналогия с теми самыми мистическими небесами, которых, как Вы помните, мы насчитали три, внутри поделенные еще на три. Таким образом их девять, по иерархии «сил», «престолов». Выходит в этой иерархии, наукой мы коснулись только «пятой сферы» небес, из которых только первая нам дана, «как говорится «в ощущениях». Но есть еще четыре недоступные нашим чувством и нашему воображению.
