Зинаида Фоминична Дюдягина, (так звали, величали тещу Адамова), проживала на одной лестничной площадке с Таткиной и в силу этих обстоятельств Таткина знала о несчастье, постигшем Дюдягину в связи с гибелью дочери и внука. Знала она и о смертельной болезни соседки. Зинаида Фоминична была женщиной открытой, общительной – словом женщиной старой, советской закваски, с распахнутой настежь душой.
Однажды, встретившись в лифте, Таткина поинтересовалась о здоровье Зинаиды Фоминичны, и та в простоте своей рассказала, как её вылечил зять.
* * *
Теща Адамова оказалось женщиной энергичной, деятельной. Зинаида Фоминична уговорила Адамова сходить в церковь: «Поди, крещенный?» Большого труда составило уговорить его исповедоваться и причаститься. Известный нам благочинный отец Владимир хорошо знал свою прихожанку и не отказал ей в просьбе причастить зятя, «не в общем порядке».
Благочинный полагал, что сила благодати Господа от этого не убавится.
Но Зинаида Фоминична на этом не успокоилась и настояла еще на одном – чтобы священник дал благословение на излечение недужных людей.
– Не могу я этого, – упирался благочинный, – ибо не знаю, какой силой творит сие твой зять.
– Добротой своей, батюшка, единственно добротой и сердцем своим, испытавшем сокрушение, – говорила Зинаида Фоминична, стоя на коленях перед благочинным.
Не долго «упирался» отец Владимир, сдался и благословил Семена на «богоугодное дело». Тот искренне в это поверил, так как всего- то требовал от болящих, чтобы они пожелали целителю излечение от недуга.
В богоугодности дела убеждала Адамова и его теща, так как, по её представлениям, желать доброго ближнему своему Христос заповедовал.
* * *
Теперь вернемся к тому, что рассказывала Огаркова, Геннадию Петровичу Лялькину.
– Ты меня спрашиваешь, как он меня лечил? – переспросила Зинаида Яковлевна. – Так вот: я не знаю, как он меня лечил. Эта женщина, теща его, сказала мне, чтобы я всем сердцем, всей душой пожелала ему, то есть этому экстрасенсу Адамову, здоровья.
– И все? – Лялькин остановился перед Зинаидой. Ему не сиделось на месте, он кругами бегал по комнате, как таракан по горящей сковородке.
Конечно, он хорошо представлял себе суть дела, но ему интересно было знать, как же справилась с этим Огаркова.
– Не все! – почти выкрикнула Зина. – Думаешь, это просто было?
Лялькин отлично понимал, что это действительно была не простая задача, более того, закрывавшая ему, лично, дорогу к общению с Адамовым.
– Не думаю, но ты же смогла? Как? – с надрывом в голосе спросил Геннадий Петрович.
– Ну что ты меня мучишь! Что ты в мою душу лезешь?!
– Как! – властно, прикрикнув, спросил Лялькин, и глаза его недобро сверкнули из-под нависших бровей.
Огаркова всхлипнула:
– У меня, Гена, был ребенок… Да не пугай ты меня своими глазищами! Да, был! Он умер, едва научившись говорить «мама».
Огаркова заплакала.
– И ты… – начал, было, Лялькин, но Зинаида прервала его, выкрикнув: «Да! Да! Вот именно! Именно так! Я представила Адамова тем ребенком, и жалость переполнила меня, а потом, потом…
– А потом на тебя обрушилась волна сострадания, так?
Ей показалось, что Геннадий Петрович, спрашивая ее, скрипнул зубами, словно испытывал страшную боль. Действительно, Лялькин испытывал боль, но не телесную, а душевную. Это была боль зависти к Адамову и одновременно удовлетворение тем, что силы, которым он служит, явили в мир предтеч воплощенного Иалтабаофа, иначе называемого Антихристом. Оружие его – добро, оборачивающее злом. Обращение в действие намерений, ведущих душу человеческую в ад.
– Так, – пролепетала Огаркова, смахивая носовым платком слезы.
Она не понимала, чему улыбались красные губы Лялькина, чему он нервно, хрюкая носом, посмеивался. Почему так страшно скрипел зубами. Она ничего не понимала, а только панически боялась его.
В этот вечер и в эту ночь, Геннадий Петрович, остался в квартире Огарковой. На следующий день, он ходил с ней в горадминистрацию, и пока Огаркова оформляла командировку в Москву, на «курсы повышения квалификации», Лялькин, в кабинете Главы города провел очередной сеанс «подпитки» Анатолия Валерьяновича Гарана «космической энергией».
Вечером Огаркова и Лялькин завтракали в ресторане «Центральный» и продолжили застолье на квартире Зинаиды. Геннадий Петрович опекал её до отлета самолета из Новокузнецкого аэропорта, а когда Зинаида Яковлевна напомнила ему, что он обещал ей еще кое-что, помимо адреса, Геннадий Петрович ответил, что она знает, что сказать тому, кто откроет ей дверь в «учебное заведение».
– Ты вспомнишь это сразу, как только он спросит тебя: «Ты откуда?»
Лялькин недаром провел все это время рядом с Огарковой, и пароль должен был сам собой возникнуть в её памяти в нужном месте и нужное время.
* * *
Проводив Зину, Лялькин вернулся в Томск, переночевал ночь в гостинице, а утром, как было договорено направился к Кузьмину.
В пятницу, утром почти в семь часов, в квартиру Кузьминых позвонили. Виктор брился в ванной.
– Кто это, может быть: – спросила Марина, заглянув в ванну к Виктору.
– Это за мной. Я тебе говорил, что с одним человеком, на выходные, поеду в Новоалтайку.
Марина, пошла открывать дверь. Там её встретил странный человек, бородатый, усатый, с черными волосами, спадающими на плечи. В руках он держал букет роз. Это был Лялькин.
– А это вам, хозяюшка, – сказал он, перешагивая через порог. – Виктор дома?
– Дома, – смутилась Марина, принимая из рук Геннадия Петровича цветы. Розы были роскошные, ярко-алые со слезинками росы на лепестках.
– Здесь я, здесь! – откликнулся Виктор, выходя из ванной и здороваясь с Лялькиным.
– Вы готовы? – спросил Геннадий Петрович, по всей видимости, без малейшего намерения раздеться и пройти в зал, куда его приглашала Марина.
– Вот только чайку попьем и отправимся. Да вы, раздевайтесь!
– У меня есть другое предложение, Виктор Васильевич, – возразил Лялькин. – Если ваша супруга не против, а я полагаю, ей некогда с нами чаи распивать, то мы поужинаем на выезде из города. Там есть чудесная закусочная.
Марина, действительно, спешила на работу, и потому её настойчивость, угостить чаем гостя быстро иссякла, её хватило ровно настолько, чтобы муж успел одеться.
– Ну вот, я готов.
Это были последние слова мужа, которые запали в память Марины. Он даже не поцеловал её перед тем, как уйти, что было неписаной традицией в их бездетной семье.
Из закусочной выехали в одиннадцатом часу дня по трассе Томск – Новосибирск-Барнаул, слегка хмельные от выпитого вина. Кузьмин с Лялькиным расположились на заднем сидении джипа. Настроение было прекрасное, к тому же, после продолжительного ненастья, выглянуло солнце, и все ожило. Разговор шел обо всем помаленьку, но чаще всего возвращался к философским вопросам познания.
