У незнакомца оказался очень острый слух.
– Я-то не «дурик», а вот ты не очень-то далеко ушел от клиентов психдиспансера. Жаден.
– Ты мне повякай, враз в лобешник получишь, – угрожающе произнес Лешка, подавая налитый стакан Вовке.
– Не получится, – отозвался незнакомец.
– У меня получится, – пообещал Лешка. – У меня завсегда получается.
Козлов был невысокого роста, но жилист и верток и случая подраться не пропускал. Когда свою порцию выпил Адамов, он встал и направился к незнакомцу:
– Ты чего там базар развел? – Навис над ним и его поза не предвещала ничего хорошего.
– Оставь его, – сказал Адамов, подавляя спазм желудка: первая, действительно, шла колом и вода, которой он запил водку, сильно пахла бензином.
– Черт, наверное, ни хера ведро не сполоснул, как следует, – пробурчал Адамов.
– Ну и чего ты базаришь? – Повторил свой вопрос Лешка и вдруг ойкнул и осел.
– Ты чего?
Крикнул Вовка и вскочил на ноги.
– Ты чего?
Этот вопрос уже относился к незнакомцу.
– Он ударил себя сам, – пояснил тот. – Хотел ударить меня, а ударил себя. Я же говорил – не получится. Предупреждал ведь.
Вовка подбежал к Козлову, схватил за плечи и стал приподнимать. Адамов все видел, но и он ничего не понял, и тоже встал на ноги.
– Ребята, – ровным голосом произнес незнакомец, не меняя своей странной позы, – ребята, не делайте себе зла.
Вовка отвел постанывавшего Лешку к костру. Через минуту тот произнес:
– Бля, как же он меня поддых, я и не заметил…
Этого не заметил и Адамов, который отлично видел и незнакомца, и Лешку.
Он спросил Козлова:
– Ты, что его ударить хотел?
– Нет, – зло ответил Козлов, – я хотел его погладить по мохнатой морде. Как он меня так?
В голосе Лешки смешивались злость и удивление.
– Кажись, рук не поднял, а всандалил за будь здоров! В самое яблочко попал.
У незнакомца, была большая окладистая борода, и он (Адамов мог, поклясться), рук своих с калений не снимал.
– Как это так, любезный, вы ухитрились?
Спросил Адамов незнакомца.
– Я же говорю: он сам себя ударил, – произнес незнакомец так, словно это обычное дело – бить другого, а попадать в себя.
– Ты, нам «сказки венского леса» не рассказывай.
Вовка вскинулся на него, однако с места не сошел.
– Поди, какой-нибудь прием знаешь?
– Я, вьюноша, не один прием знаю, только вы мне сегодняшнюю ночь начисто испортили. И что за нервные люди пошли! Страсть!
– А кто же ты будешь-то? – спросил Адамов, уже решив отказаться от своей доли в пользу незнакомца.
– Да нет, я не пью, – вдруг ответил на его мысль незнакомец, – ежели хлебца кусочек, а то и просто доброе слово… И зовут меня просто, Ефимкой.
– Зовут-то тебя просто, – пробурчал Козлов, – да сам-то ты, видать, не так прост.
– Какой есть, – согласился незнакомец и, обращаясь к Адамову, сказал:
– А ты, голуба душа, приди ко мне. Приди. А я к тебе потом приду, так вместе и пойдем-поплывем.
И было в его словах что-то такое, от чего Адамову стало жутковато.
Он потянулся к бутылке с водкой и, не обращая внимания на осуждающий взгляд Лешки, налил себе по-больше половины стакана, и залпом выпил.
– А не запьешь, а придешь. – сказал незнакомец и тем самым еще больше смутил Адамова.
– Чего ты там каркаешь?
Взъярился Козлов.
– Куда он к тебе придет, и на хрен ты ему нужен был?
– Придет, придет, – повторил незнакомец и пояснил:
– Ты не придешь, и этот вьюноша не придет: у вас другая дорога, а этот придет.
Незнакомец встал, отступил назад на шаг, два и растворился в ночи, словно его и не было.
– Фу ты, – выдохнул Козлов, – если бы под ложечкой не болело, то подумал бы, что привиделось мне.
Они по-быстрому допили водку и вскоре Козлов залез в кабину, а Вовка свернулся калачиком на своей, видавшей виды телогрейке, которую возил с собой «на всякий случай».
Адамов же сидел, привалившись спиной к колесу, и из головы не шли слова незнакомца. Так он и задремал, а проснулся оттого, что приснилось ему, будто он находится в доме матери, в Майме, а под кроватью все время раздается то треск, то шум.
Семен будто бы слез с кровати на пол и шарит рукой, пытаясь выяснить причину шума, но рука нащупывает какой-то сор и мокро. Внезапно ожгла мысль, что этот шум доносится из кухни. Адамов бросился туда, и действительно раздался резкий треск, что-то вспыхнуло перед глазами, он крикнул: «Мама!» И проснулся.
Небо с востока уже порозовело, вот-вот встанет солнце, и, как всегда после выпивки, хотелось холодной воды. Адамов не стал пить из ведра и направился в ту сторону, откуда Козлов принес воду.
Ручей он нашел быстро и вскоре увидел, наполненную хрустальной водой ямку, выкопанную Козловым. Встал на колени, оперся руками в холодную, скользкую траву, наклонился и стал жадно пить. От холодной воды заломило зубы, он приподнял лицо: прямо перед ним стоял Ефимка.
– Напился?
Участливо спросил он у потерявшего дар речи Адамова.
– Вот и ладненько. Запомни: улица Высокая дом четыре, по пятницам с восьми вечера.
Сказав это, он отступил на шаг, как вчера ночью, потом еще и еще, и Адамову снова показалось, что он растаял в предрассветном воздухе. Семен сел, почти не чувствуя, как сквозь штаны и трусы проступает росная влага.
Тоскливо заныло сердце, словно предчувствуя неминучую беду. Подумалось: «Вот и сон дурацкий приснился не к добру, видать».
Жажда вернула его от размышлений к действительности и он еще раз напился. Встал. К ручью шел Козлов.
– Сушняк мучает? – спросил, вставая на колени перед ямкой.
– Меня тоже.
Он сделал несколько глотков: вода была холодна, привстал с коленей:
– Ты мне скажи: этот хрен вчера был, или мне с пьяни приснился?
И снова встал на карачки, уткнулся лицом в воду и сделал несколько глотков. Видно, все-таки водичка с бензинчиком и для него была плохой похмелкой.
– Вот ведь сука, – Козлов оторвался от воды. – Саданул так, что и посейчас больно.
Попили, помочились пониже ручья и пошли обратно.
Козлов всю дорогу ворчал:
– Ума не приложу, что делать. Трамлер, наверное, крякнул. Нужно ждать попутку, может, договорюсь, возьмет на буксир.
