– Этого ещё не хватало! Стоило переться в такую дыру, чтобы обижаться на беспомощную параличную старуху! – Енария посерьёзнела. – Я знаю очень много, но мне важно услышать твоё мнение обо всём, что произошло. И увидеть твоё отношение к событиям. Вот теперь мы и дошли до главного… Ты очень хочешь стать Повелителем, но между тобой и троном стоит очередной оболтус и пьяница. При этом имеющий кучу своих собственных наследников.
Грасарий внимательно посмотрел в лицо собеседницы. В этом беспомощном, угасающем теле жил острый ум самого великого игрока, когда-либо рождавшегося в стране. Появись она на свет мужчиной, то совершенно точно нашла бы способ усесться на трон, даже если бы тот со всех сторон обступил целый десяток полноправных претендентов.
– Убивать брата в твои планы не входит.
Её полувопросительная интонация заставила Грасария напрячься. Он ещё не задумывался всерьёз, насколько далеко готов пойти в своей борьбе за власть.
– Кровь есть кровь, и тяжкое проклятье падёт на голову того, кто прольёт хоть каплю родной крови, – тихий голос не давал ему времени ответить. – Но кровь и проклятия ваш род Корстаков никогда не пугали. Может, потому все мужчины рода и умирают, не дожив до преклонных лет. Но самое страшное не это… Убив Рубелия, ты откроешь путь к трону настоящему демону, а это точно тебя погубит.
– Патарий? Племянничек, конечно, имеет дурной характер, но…
– Не разочаровывай меня, молодой человек! При чём здесь твой племянник? Я говорю о Мирцее. Гахарская гадюка спит и видит, как дорваться до власти. А уж она-то, будь уверен, намертво вцепится в неё своими ядовитыми клыками!
Грасарий задумался. Енария была права: старший сын Рубелия боготворил мать и, став Повелителем, вряд ли примет хоть одно решение, не посоветовавшись с ней. А коварная и безжалостная Мирцея сделает всё, чтобы он, Грасарий, со своим сыном скоренько переселились на нижний этаж Главной пирамиды. В компанию к скучающему там Палию.
– Тебе нужны союзники, которые встанут на твою сторону, когда придёт время Патария. И которые смогут на чём угодно поклясться, что он не сын Рубелия…
– Не сын? Но ведь…
– Надеюсь, ты услышал меня! Думай! Думай быстрей! Он что, вылитый отец?
Грасарий замотал головой, лихорадочно соображая.
– Тогда, кто может с полной уверенностью сказать, кроме самой матери, разумеется, что этот ребёнок рождён именно от этого мужчины?
Гость ошарашенно молчал. Это было настолько очевидно, что спорить было не о чем.
Старуха поднесла чашу ко рту и сделала большой глоток вина.
– Я больше тебе скажу. Праведница Мирцея с превеликим удовольствием наставляет рога твоему плодовитому братцу. И кто знает, есть ли среди его потомства хотя бы один его собственный ребёнок. Но только ты сам должен добыть этому доказательства. Да ты пей, пей, вино чудесное… а то я смотрю, у тебя аж во рту пересохло…
Грасарий машинально схватил чашу и осушил её одним глотком, не сводя глаз с хихикающей старушки. Мысли бешено проносились в голове, но у него никак не получалось сложить из рождавшихся смутных образов картинку, нарисованную хозяйкой.
– И… кто этот счастливчик? Или их было много?
– Не думаю, что много, – раньше Рубелий и сам вполне справлялся с обязанностями мужа. А вот последние несколько лет то ли инструмент поизносился, то ли баба стала не в меру похотлива, но его частенько стали замещать в супружеской постели…
Взволнованный Грасарий не замечал, что Енария откровенно наслаждается его нетерпением и растерянностью.
– Кто? – Голос прозвучал хрипло и не в меру резко.
– Бриллиантовый балбес, которого едва не обвинили в том, что он ублажал жену одного Корстака, хотя он в это самое время кувыркался в постели с женой другого. Бывает же такое… Надеюсь, хоть твоя-то корова не от него понесла?
Грасарий подскочил и заметался по комнате, стараясь унять охватившее его возбуждение. Если ему удастся доказать, что Мирцея путается с Галиганом Освелом, то можно заставить некоторых членов Совета усомниться в том, что Патарий является Корстаком и, следовательно, Наследником трона. А это уже было серьёзно.
Мужчина остановился и посмотрел на старуху. Долгая беседа утомила её, она откинулась на подушки и закрыла глаза. Не отрывая глаз от её лица, Грасарий сел на скрипнувший стул. Енария приподняла веки и прошелестела:
– Армия – это хорошо… но тебе нужен Главный сигурн… Делай, что хочешь, но жени своего Динария на Осмиле… А теперь уходи, милок… и прощай…
Когда дверь за гостем закрылась, старуха вздохнула и сложила на груди свои тонкие, почти прозрачные пальцы.
«Недалёк… а с виду казался умнее… Но клюнул же… Глядишь, и другие члены Совета не удосужатся сосчитать, сколько было лет Галигану, когда он мог стать Патарию отцом… Вряд ли больше двенадцати… – На её бледных губах застыла язвительная усмешка. – Проклятая немочь! Как не вовремя свалила меня с ног… Что ж, придётся издали наслаждаться предстоящей заварушкой. Надеюсь, этот бычок последует моим советам и быстренько начнёт рыть землю вокруг гадюки… если не рогами, то копытами уж точно…»
Никита
Скрючившись так, что коленки касались подбородка, Никита тесней прижался спиной к лежавшему рядом Дарту. Но это помогало мало, и парнишка дрожал от холода под куском грубого холста, служившим одеялом всем троим. Ледяной ветер, уже вторые сутки дувший с моря, легко пробирался сквозь трещины в каменных стенах сарая и свободно разгуливал внутри, шурша подвешенной у самого потолка вяленой рыбой.
Вот и сейчас порыв ветра просвистел в узких щелях и нахально мазнул по щеке ледяной лапой. Никита попробовал натянуть холстину на голову, но Тван, лежавший с другого края, мгновенно пресёк это безобразие. Ну и ладно. Оставалось подождать ещё часок, и наступит его очередь лежать в середине и греть бока о тела своих товарищей.
В этом сарае, стоящем на самой окраине Ундарака, они ночевали уже третью ночь. Кроме них здесь ютились ещё четверо: постоянно кашляющий мужичок с клочковатой бородёнкой и свёрнутым набок носом, представившийся всем как Садуня; испуганная девушка лет семнадцати с братом – худющим вихрастым парнишкой десяти-одиннадцати лет в драной старенькой шубейке, которая была ему впору лет пять назад.
Брата с сестрой звали Мугрин и Ортисса. Они почти не разговаривали с другими обитателями сарая, о чём-то всё время перешёптываясь между собой. Садуня, страстно любивший поговорить и знавший, казалось, всё и обо всём, в первый же вечер доложил друзьям, страшно шепелявя и брызгаясь слюной через давно выбитые передние зубы, что брат с сестрой – дети вейстора Досарты, одного из богатых городов Митракии.
Их отец полгода назад пропал на охоте, мать умерла ещё раньше, в ту страшную зиму, когда едва ли не вся Нумерия валялась в лихорадке. Дети остались одни, чем сразу же воспользовался их родной дядя, брат отца, Венар Паккам. По закону он стал опекуном несовершеннолетних племянников, а чтобы они совсем уж не мешали, устроил сироток в маленькой сторожке, где вскоре внезапно случился пожар. И громко рыдал потом над закрытыми гробами «несчастных, несчастных деток».
