И тут силы меня оставили. Раненый сполз по стене, и я вместе
с ним. Вцепившись Молчуну в ошейник, я отчаянно завопила: «Помогите!», а Молчун
завыл. Когда из квартир высыпали соседи, их ожидало дикое зрелище:
окровавленный парень без сознания, я в столбняке, в грязи и чужой кровище и мой
верный пес с пеной у пасти. Вызвали милицию, «Скорую»… Меня увезли вместе с
раненым, впопыхах не разобрав, что я жива-здорова, сама я пребывала в шоке и
внятно объяснить, что произошло, не могла. Молчуна моя мама, прибежавшая на
крики, заперла в квартире, а сама поехала с нами. Позднее выяснилось, что у
«Скорой» в тот вечер был еще один пациент, тот самый стрелок, изрядно помятый
Молчуном. Вот в такой компании я и оказалась в больнице.
Милицейские чины пребывали в недоумении, потому что ничего
объяснить я так и не смогла, меня отправили в палату, не обнаружив, к радости
моей мамы, никаких увечий. Но тем не менее состояние мое, несмотря на это
обстоятельство, было хуже некуда. Я таращила глаза и не могла произнести ни
слова. Однако к утру пришла в себя, и в палате появился молодой мужчина в
штатском, представился и начал задавать вопросы. Когда все понемногу
прояснилось, он выглядел не лучше, чем я накануне, — так его потрясло мое
поведение. В милиции-то поначалу решили, что дело выглядело так: я пошла гулять
с собакой и, услышав выстрелы, из подъезда не выходила, а вот Молчун выскочить
успел, раненый же добрался до подъезда сам, прихватив автомат. Мне бы следовало
придерживаться этой версии, но я оказалась не только глупой, но и правдивой, и
рассказала, как все оно было, вызвав у молодого человека подозрение в моей
нормальности.
К обеду я пришла в себя настолько, что было решено:
надобность в моем пребывании в больнице отсутствует. И тут моя мама, которая,
несмотря на возраст, тоже тяготела к романтизму, заявила, что я просто обязана навестить
спасенного мною мужчину, тем более что он находится в реанимации по соседству.
И я пошла. В общем-то, в реанимации посещения запрещены, но для меня сделали
исключение.
Я вошла и увидела на постели парня лет двадцати семи с
бескровным лицом, тонкими губами и тяжелым подбородком. Не испытывая никаких
чувств, я приблизилась, постояла немного и, решив, что выполнила свой долг,
собралась уходить. Он вдруг открыл глаза, посмотрел на меня, губы его дрогнули,
он вроде бы улыбнулся и с трудом протянул мне руку. Я ее пожала, а он
прошептал:
— Привет.
После чего отключился.
Я поторопилась покинуть палату. В нескольких метрах от нее в
похожей палате лежал вчерашний стрелок, возле двери дежурил мужчина в форме. Он
сидел на стуле, листая журнал, а увидев меня, весело заметил:
— Ну ты даешь…
— Ага, — кивнула я и побрела к выходу, где меня
ждала мама.
Сутки я спала и еще двое мало реагировала на окружающую
действительность, а потом начала проявлять к ней интерес. Первым делом
выяснилось, что стрелок скончался. Это здорово напугало и меня, и маму, маму
даже больше, коли в больнице парень оказался благодаря нашему Молчуну. Но
претензий нам никто не предъявил, более того, милиция встреч с нами не искала,
а сосед Пашка Демьяненко, которому до всего было дело, трагическим шепотом
поведал мне, что киллера «кокнули», и собачка здесь вовсе ни при чем.
— Кто его кокнул? — возмутилась я.
— Кто послал, тот и кокнул. Соображать надо.
— Его же охраняли, — не унималась я, припомнив
дядьку с журналом.
— Не смеши, — хмыкнул он презрительно. —
Охраняли… вот и доохранялись. Короче, парень скончался, и теперь концов не
найдешь.
— Каких концов? — перепугалась я.
— Ну, это так говорится…
Его слова мне ужас как не понравились и я хотела побыстрее
забыть о происшедшем, однако, когда мама сказала: «Надо бы тебе его навестить»,
я покорно побрела в больницу, хоть и не сразу поняла, о ком идет речь, и даже
спросила:
— Кого?
— Как кого? Этого молодого человека. В конце концов, ты
ему жизнь спасла и просто обязана…
Это было не очень понятно: раз я спасла ему жизнь, а не он
мне, чем же я тогда обязана? Но с мамой я никогда не спорила, у нее своя
логика.
Парня после двух операций успели перевести из реанимации в
палату, возле которой расхаживали два неприятных молодых человека, которые,
однако, без вопросов пропустили меня к больному. «Видно, Пашка не совсем
дурак, — подумала я, — одного милиционеры прошляпили, теперь и этого
сторожат».
Я постучала в дверь, вошла и увидела еще одно-. то молодца,
который сидел на стуле, но, заметив меня, поднялся и, кивнув, покинул палату. Я
перевела взгляд на спасенного. Выглядел он неважно, но смотрел весело.
Улыбнулся и как в первый раз сказал:
— Привет.
Протянул руку, и я ее пожала, ответив:
— Привет. — И вдруг подумала, что не знаю, как его
зовут. То есть мне говорили, конечно, да я не запомнила. Вроде бы бизнесмен и
богатый человек, хотя у Пашки была своя версия, не насчет богатства, а насчет
бизнеса, но и он об этом говорил весьма туманно, так что я сразу заподозрила:
ничего он толком не знает, а просто выдумывает.
Между тем парень смотрел на меня и улыбался, а я чувствовала
себя крайне неловко. Ну вот я пришла, и что дальше? Сказать мне ему нечего, да
и вообще… Я определила цветы, которые принесла, в вазочку, а кисть винограда на
тарелку и собралась прощаться, но уйти сразу было как-то неловко, и я спросила:
— Как ваше здоровье?
— Нормально. Скоро выберусь отсюда.
— Замечательно, — промямлила я, — очень рада.
Он улыбнулся шире и вновь взял меня за руку, минуты две
таращился на меня, вгоняя в тоску, а потом заявил:
— Спасибо тебе.
— За что? — не придумала я ничего лучшего.
— Как за что? — засмеялся он. — Ты мне жизнь
спасла. Долг платежом красен.
— Ничего вы мне не должны, — ответила я
испуганно. — Я вообще не хотела… то есть все нечаянно получилось…
— Ты сядь, — кивнул он на стул рядом. —
Расскажи о себе.
— Да мне уже пора, — заволновалась я. — Я
только на минутку, узнать, как у вас дела. Я пойду, ладно?
— Тебя Полиной зовут? — спросил он, все еще держа
мою руку.
— Да.
— А меня Николай.
— Очень приятно.
— Мне тоже, — засмеялся он.
— Я пойду, мне в институт.
— Где учишься?
