— Нет, один у дверей остался, караулить. Говорит, хочу,
чтоб все честно было. А я пошел к себе немного выпить, то есть я сначала к
Валентинычу заглянул, сообщить, что у нас гости, но он уже свою норму принял и
спал, я и пошел один. Выпил, о жизни подумал, покурить решил, дай, думаю,
гляну, как там гости, а возле дверей никого. Я удивился, потому что времени
прошло совсем немного, сунулся в мертвецкую, там только клиент в уголке. Ну,
думаю, слабоват парень оказался, а на столе, не поверите, сотня лежит, я ее
взял и уж к себе идти собрался, но что-то мне трупик не приглянулся, что-то в
нем не так было. А я непорядка не люблю, подошел, значит, чтоб разобраться, а у
него, у трупа, руки-то и нет, кисти то есть. Честно скажу, очень я испугался,
такого у нас отродясь не водилось, да еще сотня эта, ведь припаяют соучастие.
Вот я в беспамятстве на каталке его и вывез.
— Куда? — ахнула я.
— Куда-куда, — вздохнул Петраков, — в
коридор. А вообще хотел на кладбище. Вон оно, в двух шагах. Думаю, сброшу в
могилку, бомжу все равно, где лежать.
— Так кладбище старое, здесь давно не хоронят, —
насторожилась я.
— Я тогда об этом не подумал, испугался очень. Ведь
положения своего мог запросто лишиться за такие-то дела. Слыхано ли, чтоб у
трупа руку оттяпали. Очень я переживал и мозгами немного тронулся, потому и о
кладбище рассуждал однобоко, не подумал, что там давно не хоронят, да и труп
туда на каталке не повезешь.
— Ты к тому времени и вторую бутылку выпил? —
уточнил Юра.
— Так ведь выпьешь, когда такое творится. Просто беда.
Труп в коридоре, я в расстройствах, и тут вдруг новеньких привезли, Валентиныч
поднялся и трупа хватился. Где, говорит, мужик? Я с перепугу взялся
отнекиваться, Валентиныч злой как черт, очень ему труп нужен, точно он ему
родственник… Я-то чую, дело плохо, неизвестно, что хуже, одна рука пропала или
весь мужик целиком. В общем, вернул его на место, а Валентиныч как увидел, что
бомж в уголке лежит, говорит мне: «Все, Василич, пора на кефир переходить, не к
добру». В тот момент он натурально увидел, что труп у нас понес потери, и
страшно расстроился, хоть я его и уговаривал, давай, мол, сор из избы не
выносить. Какое там, никак, говорит, нельзя. В общем, сообщили, но я на своем
стоял твердо: ничего не видел и не слышал. Вот хоть режьте. Нам выговор с
занесением, на дверь засов и две смены кряду начальник наш с проверкой ходил,
чтоб, значит, мы употребляли умеренно. Валентиныч очень расстроился и на этой
почве того… в реанимации, инсульт… Бомжа схоронили, и начальство подобрело,
даже шутило вчера, мол, что-то у вас покойники по ночам бегают? Вы их
поймали? — без перехода спросил Петраков.
— Кого? — не понял Юра.
— Мордастых, — нахмурился Василич. — Откуда
вы обо мне узнали?
— Рука объявилась.
— Где? — необычайно заинтересовался
Петраков. — Я все гадаю, на кой ляд она им понадобилась?
— Вы бы, гражданин Петраков, лучше вспомнили, как эти
мордастые выглядят, — вздохнула я.
— А чего вспоминать, морды круглые, стриженые, одним
словом, шпана.
— А поточнее нельзя? — начала злиться я. — Да
не разглядывал я их, опять же выпивши был.
— А джип? Номер запомнили, марку, цвет какой?
— Цвет темный, номеров не видел, а в марках я не
разбираюсь. Вижу, что джип, а уж как он там называется…
— Понятно, — вздохнула я, сообразив, что
расспрашивать Петракова дальше — только время терять. Как видно, Юра думал так
же. Он вздохнул, огляделся и сказал:
— Ладно, дед, об истории этой особо не трезвонь, сам
говоришь: мордастые да на джипе…
— Не дурак, понимаю, — поспешно кивнул
Петраков, — я только родной милиции, как есть сознательный гражданин, то
есть с пониманием и всегда за милую душу, особенно если без протокола.
Мы торопливо простились и побрели в сторону кладбища.
— Что думаешь? — начала я приставать к Юре.
— А чего тут думать? Явились какие-то придурки и
оттяпали у трупа руку. Извращенцы.
— Зачем им рука? — схватив Юру за локоть, перешла
я на трагический шепот. — Ясное дело, им был нужен палец. Понимаешь?
— Тогда почему оттяпали не палец, а руку?
— А если бы одного пальца им не хватило? —
поспешила я развить свою мысль, видя, что Юра с беспокойством смотрит на
меня. — Предположим, меня надо было поторопить? Что ж, каждый раз в морг
за пальцами бегать? А тут у них в запасе еще четыре штуки…
Юра замер, посмотрел на меня и заявил:
— Белая горячка.
— У кого? — нахмурилась я.
— Ладно, — вздохнул он, — допустим, им нужен
был палец, допустим, тот самый, что лежал у тебя на тарелке. Что это нам дает?
— То, что Витьке пальцы никто не отрубал.
— Тогда, может, и искать его ни к чему? Сам найдется?
— Тебе бы только ничего не делать, — разозлилась
я. — За что тебе зарплату платят?
— Зарплата, — презрительно фыркнул Юра, — ТЫ
б ее видела. Да за такую зарплату из дома грех выходить.
— Не ты один страдаешь, — попробовала я урезонить
его. — Если ты такой корыстный, мог бы найти работу поденежней. Шел бы в
бандиты, рожа у тебя, кстати, подходящая, только раскормить ее побольше.
— Мне в бандиты идти совесть не позволяет.
— Что-то я в тебе совести не замечала.
— Ладно, кончай дискуссию. Мне, между прочим, на работу
надо, дел по горло — убийство, два изнасилования и четыре ограбления
квартир, — а я с тобой полдня таскаюсь, пальцы ищу.
— Юрка, — хмуро позвала я, — ты мне правду
сказал?
— Когда? — насторожился он.
— Тогда. Про дочку свою и все прочее. Может, тебе
кто-то велел так сказать? Может, тебе начальство запретило в это дело соваться?
Юра таращил глаза и хмурился.
— Чего-то я не понял, — сказал он с печалью.
— Витька — бывший фээсбэшник, — выпалила я. —
И за день до его исчезновения к нему заезжал дядька, с которым он якобы вместе
работал. А где работал? Ясно: в ФСБ. И пальцы ему никто не резал. Соображаешь?
Юрка схватил меня за локоть и увлек к ближайшим деревьям,
при этом как-то странно оглядываясь.
— Что ты несешь? — спросил он трагическим шепотом.
