Алина хотела спросить, мол, куда идти, и как работать, но застеснялась. Это не честно. Сама должна справиться. Она вздернула подбородок и вышла, не попрощавшись. В коридоре толпились оперативники. Увидев Алину, мужчины громко заржали. Кузина остановилась, подумала и тоже засмеялась. А что было делать-то?
* * *
На часах было около шести. Мама должна быть дома. Она возвращается в пять. Алина припустилась бегом. Мама вылечит. Стоит ей узнать, что опера не берут любимое дитя на задержание из-за нетоварного вида – сразу от всех напастей избавит. У мамы золотые руки и любящее сердце. По запаху жареной рыбы, доносившемуся из-за двери, Алина поняла, что не ошиблась. Мама готовит ужин. Аромат на весь квартал. Кузина не стала звонить, открыла дверь своим ключом.
– Мама! Мне нужна срочная помощь!
– Что случилось, доченька?
Окутанная кухонными ароматами, мама бережно обняла дочь, затем отстранилась и спросила:
– Говори, чем лицо угробила?
– Мам!
– Не мамкай! Говори! Признавайся!
Алина принесла из комнаты чудо-крем. Обошлось без объяснений. И без комментариев мама поняла, что случилось с дочерью.
– Да, даже в Роспотребнадзор не пожаловаться, – произнесла мать, с грустью рассматривая цветную наклейку на тюбике.
– Почему? Я хочу устроить им разгон!
Алина жалобно посмотрела на мать. В трудные периоды жизни Алина, как в детстве, любила называть маму Пуней.
– Ну, Пуня! Помоги, родная, мне нужна срочная помощь. Антигистаминные препараты обещают результат через пару дней, а за это время меня уволят с работы.
– Успокойся, таких, как ты не увольняют. Сейчас я тебя вылечу. Иди сюда! – Пуня потащила дочь в свою комнату.
– Каких – таких? – заинтересовалась Алина.
– А вот таких!
В полумраке комнаты мерцал странный свет. На круглом столе стояла лампа причудливой формы.
– Откуда у тебя эта лампа? – спросила Алина, увидев за лампой небольшой аквариум с мелькавшими в нем существами.
– Садись! Молчи. Сейчас будем лечиться. От мошенников проходу нет, с каждым днем их все больше и больше. На дур рассчитано – продают чудо-кремы без аннотаций.
– Мам, ты что, считаешь меня дурой? – спросила Алина, разглядывая себя в зеркале.
– Нет, доченька, не считаю, но… – мать многозначительно замолчала.
– Что «но»? Так дура я или нет? – Алина подступила ближе к матери.
Все равно отражение не радовало. Красные пятна распространились по обеим сторонам лица. С такой внешностью увозят на «Скорой».
– Не дура ты, не дура, но с подковыкой, – пробормотала мама.
– С подковыркой?
– С подковыкой. Не знаешь, чего от тебя ожидать. С тех пор как я тебя родила, каждую минуту жду какой-нибудь неприятности. И ведь не нарочно ты все это делаешь! Не нарочно. То ли у тебя с мозгами что-то не в порядке, то ли ты такая наивная, не знаю…
Алина шевелила губами, от ярости потеряв остатки самообладания. Воистину, все обиды нам наносят не опера в отделе, а самые что ни на есть близкие люди.
– Ох, мама, вечно ты!
Алина почувствовала, что по пылающим щекам поползли предательские слезинки. Она наклонила голову, и слезы остановились на полпути.
– Где твои лекарства? Ты обещала меня вылечить. – Алина сморгнула слезы.
«Когда-нибудь выплачусь до предела, буду так рыдать, что все слезы разом выйдут и больше не вернутся», – подумала она.
– Сейчас-сейчас, – копошилась мама у лампы.
– Что у тебя там?
Алина пыталась разглядеть странный аквариум. Полутемная комната навевала мистические настроения. При ярком освещении пространство выглядело уютным и современным, но в эту минуту все было окутано загадочными предзнаменованиями.
– Вот! Я буду лечить тебя пиявками!
Алина упала в кресло. Она снова почувствовала слезы в глазах. И эта женщина считает, что может называть родную дочь дурой? Сама такая! Пиявками лечиться. Ненормальная! Алина едва сдерживалась, чтобы не высказать вслух все, что накипело на душе.
– Доченька! Не смотри на меня, как на палача. Я твоя мама! Я хочу тебе добра.
– Мне не нужно такое добро!
Алина хотела добавить: «И мать такая не нужна!», но не стала испытывать судьбу.
– Алинушка! Я тебе поставлю пиявочку, и вся твоя зараза исчезнет.
– Как она может исчезнуть? Как? Убери, я не могу видеть эту гадость!
Алина клокотала от гнева. Был бы пистолет, убила бы… Всех пиявок!
– Ну, иди сюда, моя маленькая! Представь, ты идешь на работу, а там эти, как их…
– Опера!
– Вот-вот! Опера, туды их в колено. И они смеются над тобой, моей ненаглядной доченькой.
Под ласковые слова матери Алину сморило. Во сне она куда-то бежала, кого-то догоняла, неясный силуэт мелькал перед глазами… Едва она собралась его схватить, связать и повалить на землю, как проснулась от легкого толчка.
– Вот и все! А ты боялась… – укорила мама, наклеивая пластырь на шею Алины.
– Ой, что это?
– Повязка. Не трогай. До свадьбы заживет.
Спорить с мамой уже не было сил. Алина выскочила из дома, успев, впрочем, перехватить пару бутербродов с запеченным мясом и луком. Вкусно!
На крыльце отдела стоял Дима Воронцов.
– Что это у тебя? – крикнул он.
Алина невольно потрогала шею. Наклейка держалась крепко.
– Пуля киллера, – сурово пошутила она.
– Промахнулся, – посочувствовал Воронцов.
– Дурак ты, Воронцов, и шутки у тебя дурацкие, – сказала Алина, гордо цокая каблуками.
– Сама ты дура! – донеслось вслед.
Алина оглянулась, но Воронцова уже не было. Надо будет обязательно найти Диму и потребовать извинений. А то приклеится к ней эта «дура», как нашлепка от пиявок. Не отодрать будет.
* * *
Отражение в зеркале излучало приятный свет. Алина кокетливо вздернула нос. На лице ни паршинки. Наверное, пиявки помогли. Напрасно с мамой спорила. Мать худого не посоветует. Алина потрогала шею. Повязка, как настоящая. С ней Алина похожа на героя. Воронцов еще пожалеет, что зло пошутил. С девушками нужно обращаться бережно. Все, пора браться за дело. Она собрала документы в папку и направилась к Батанову, но Константин Петрович отсутствовал.
– Он в главке?
– Нет. Отсутствует по уважительным причинам! – сказал Степаныч, катаясь в кресле по кабинету.
– Виктор Степанович, а как много у него уважительных причин? Сколько?
