– А где же лосина? – разочарованно спросила Яна.
Гидрофор помог ей на скорую руку соорудить немудреный обед из макарон по-флотски с тушенкой, а затем и вымыть кастрюли. После чего у него появилось устойчивое хобби. Отстояв вахту, он чистил картошку на ужин. После завтрака складывал на полки чистые тарелки. После обеда вышвыривал за борт камбузные отходы.
Несмотря на нашу небогатую пока морскую практику и юный возраст, каждый четвертый курсант уже был женат. Остальные, пусть и на теоретическом уровне, твердо знали, что в море после недельного плавания все женщины допенсионного возраста становятся желанными солнышками и ласточками, а многим из них, несмотря на любые возрастные соотношения, удается увязать достигнутое на долгие годы в крепкий морской узел супружеской жизни. Поэтому женский вопрос лучше сразу решать на берегу, не затягивая с выбором. Лучше все равно не будет. И я подумал, что друга надо спасать.
В поселке золотоискателей Черский нам предстояло взять на буксир очередной лихтер. Мы с Гидрофором вышли в поселок, чтобы закупить свежего хлеба на предстоящий рейс. В отличие от других северных поселений, в которых нам удалось до сих пор побывать, Черский выделялся особенной ухоженностью и добротностью. Чувствовалось, что сезонников здесь немного, жители обосновались всерьез и надолго. Навстречу нам шли две местные красавицы, облаченные в легкие ситцевые платья.
– Девушки, где у вас хлеб продают, – спросил я и добавил жалобным голосом: – Очень кушать хочется…
Они остановились и с подозрением осмотрели наше не слишком презентабельное, полукурсантское, полугражданское облачение.
– Вы че, и правда не знаете? Вот же он! – одна из красавиц с темными, свободно раскиданными по плечам волосами указала на ближайший дом.
– Правда? А где же вывеска?
– Да зачем нам вывеска? – Мы и так все знаем. А вы откуда такие, из Среднеколымска, что ли? Или из самого Якутска? Хотя нет, не похоже…
Мне показалось, что в ее голосе зазвучал неподдельный интерес, что, по моим соображениям, было вполне логично – каждая из местных незамужних обитательниц должна спать и видеть заезжего принца из областного центра. И лучше такого лекарства для Гидрофора просто не существовало.
Гидрофор гордо выпятил грудь.
– Вообще-то мы из Риги, – как можно более небрежно обронил он.
– А это еще где? – удивилась вторая красавица в мелких кудряшках.
– Да как вам сказать, – в свою очередь удивился я и махнул рукой на левый берег Колымы. – Отсюда километров тысяч семь или восемь, наверное, будет. Туда, на запад. А давайте мы вам объясним поподробнее. У вас кафе тут какое-нибудь есть? Или можно к нам на пароход, на экскурсию.
Девушки моментально потеряли к нам интерес.
– Семь тысяч километров! – прокомментировала кудрявая. – У-у, какая глушь…
– Погодите, – я еще пытался спасти положение, – говорят, у вас, золотоискателей, глаза на метр под землю проникают. И уж если ваша девушка на кого посмотрит, как вы сейчас на нас…
– Не трудись, – закончила длинноволосая. – Уже посмотрели. И поняли, что искать вам здесь нечего. Адью!
Красавицы развернулись и, ни разу не обернувшись, скрылись за поворотом.
– Не поняли нас, – посетовал я. – Не то что наши женщины на «Стремительном», верно?
– Да при чем тут… – Гидрофор покраснел. – Не знаю, о чем ты… Они и правда хорошие. И внимания заслуживают. Особенно Яна.
– Особенно?
– Ну да! У нее, между прочим, день рождения сегодня. Юбилей!
– Неужели уже пятьдесят стукнуло? Никогда бы не дал!
– Да сорок всего! Ну, хлеб-то будем брать?
Юбилей отмечали вечером, в узком кругу. Извещать начальство Яна постеснялась. И у капитана, и у Дзюбы с Аллой в Черском оказались знакомые, к которым они отправились погостить, по всей видимости, до утра. Боцман исчез, никого не предупредив. Каюта его была заперта, на стуки он не отзывался. Яна принарядилась, накрасила губы и принесла в нашу с Гидрофором каюту бутылку спирта. Мы в ответ честно выставили две оставшиеся бутылки вина. Трезвенник Имант покрутил носом и ушел на палубу, где ему и полагалось нести вахту. Курочкин расцеловал Яну и подарил ей самолично сооруженный из толстой проволоки держатель для кастрюль, чтобы руки не обжигала. Яна растрогалась и погладила симметричные ожоги на тыльной стороне предплечий обеих рук. Мы попробовали коктейль из спирта и сладкого белого вина, но пришли к выводу, что с томатным соком спирт гораздо приятней.
– Не думайте, – сказала Яна и плотней прижала ногу к Гидрофору. Правда, сидеть в тесной каюте, не касаясь соседей, было невозможно. – Я не такая простая, как выгляжу. У меня сестра знаете кто? Жена самого министра торговли! Живет в Москве как сыр в масле! А меня и знать не хочет, стерва! Компрометирую ее, видите ли! И все потому, что я двенадцать лет в лагере откатала. И за что? Пятнадцать лет мне было, булку с голодухи в булочной сперла! Ну ничего, я ей еще о себе напомню!
Она вновь погладила ожоги и пытливо заглянула мне в глаза, словно пытаясь понять, знаю ли я, что на самом деле это вытравленные татуировки, коих на других частях тела еще предостаточно и о которых мне под большим секретом поведал Гидрофор.
В распахнутый иллюминатор струился свежий колымский ветерок. Застенчивый Курочкин, вдруг разговорившись, поведал о московской студентке, с которой уже полгода поддерживает переписку, и как недостает ему этих писем сейчас, во время скитаний по бесконечным морским просторам. Яна раскраснелась и похорошела. Даже помолодела как будто. Я расслабился и предложил выпить за любовь.
Празднование прекратили, когда закончилось спиртное, незадолго до полуночи. Ночная вахта выпадала мне. Солнце, не скатываясь полностью за горизонт, спряталось за ближайшим лесом, и на окрестности опустился мягкий сумрак. Ночных гостей мы не ожидали, трап был убран, и я в полудреме сидел на крыле ходового мостика. Нагретая за день земля отдавала накопленное тепло легким, стелющимся туманом, который заканчивался у моих ног, и мне казалось, что я плыву на облаке. Или от этого ощущения, или от спиртного кружилась голова. Время от времени я проваливался в сон. И то читал тщательно выписанные по телу Яны клятвы не забыть мать родную и умереть за любовь, то прятался от разгневанного Бабурга среди ящиков на палубе лихтера, то несся по тайге на ялике с запряженным в него лосем. В какой-то момент мне показалось, что по палубе внизу ступают чьи-то осторожные шаги. Я встал и увидел, как боцман помогает перебраться на берег молодой толстушке с хорошо развитой филейной частью, которой, без сомнений, могла бы плотно, как пробкой, заткнуть судовой иллюминатор. Она перешагнула через борт, ступила на привальный брус и пошатнулась. Мне показалось, что она сейчас свалится за борт, между причалом и корпусом буксира, и я хотел броситься на помощь, но мощные руки боцмана уже подхватили объемное тело и легко, как подъемным краном, перенесли на причал.
Я закрыл глаза.
