Мы с Левченко пробились к главному помещению. По ту сторону двери, как понимаю, главная лаборатория. В комнате перед нею охранники, укрывшись за перевернутыми столами, открыли шквальный огонь.
Левченко нащупал гранату, я ухватил его за кисть.
– С ума сошел?
– Думаю, стол с колбами от двери далеко…
– Нельзя, чтобы хоть одна упала, – сказал я резко, – а взрывная волна на сколько метров бьет, в школе не учили?.. Погоди-ка…
Я присмотрелся, один из защитников в азарте чересчур выпрямил ногу, из-за крышки стола показался кончик башмака. Я тут же выстрелил, охранник закричал от боли и, дернувшись, высунулся на миг.
Рядом со мной коротко простучала очередь из автомата Левченко.
Охранник упал, я взял у Левченко гранату и, не вынимая чеку, швырнул ее с криком:
– Берегись осколков!
Едва она ударилась о стену по ту сторону стола, оттуда в прыжке выметнулся последний охранник. Левченко срезал его все так же в воздухе, а на пол тот грохнулся уже с пулями в груди и черепе.
За нашими спинами простучали шаги Челубея, следом раздались голоса Ингрид и Затопека.
– У нас чисто, – крикнул Челубей.
– Заканчиваем, – сообщил я.
Затопек в азарте подбежал к двери и пнул ее ногой. С той стороны тут же раздался выстрел, мы с Левченко одновременно всадили по пуле в дурака в белом халате, что вздумал играть в героя.
Он рухнул на пол, Ингрид и Левченко вбежали в лабораторию. Я оглянулся на Затопека. Он с перекошенным лицом прислонился к стене, зажимая ладонью рану в плече, но автомат из руки не выпустил.
Я быстро взглянул, пуля прошла плечо навылет, ничего важного не задето, хотя, конечно, парню совсем не радостно, но стиснул челюсти, смотрит упрямо, глаза виноватые, старается не кривиться.
Я сказал подбадривающе:
– Полежи тут. Минуты за три все затянется!
Он посмотрел на меня взглядом, полным подозрения.
– И где это… вы видели… чтобы раны затягивались… сами?
– В Волфштейне, – ответил я бодро и побежал через помещение лаборатории в жилой отсек.
Там четверо в одинаковых пижамах, делающих их похожими на арестантов, стоят на коленях, руки за головы, смотрят на Ингрид в диком ужасе, а она с перекошенным яростью нагуталиненным лицом грозно нависает над ними, широко расставив ноги и поводя автоматом.
Когда я вбежал, на меня посмотрели, как на ангела-спасителя. Возможно, из-за моей чистой морды, не измазанной черной краской.
Я спросил Ингрид:
– Сказали, чем занимаются?
– Молчат, – ответила она зло. – Клятва…
Я вытащил пистолет, демонстративно проверил количество патронов.
– Кто-то хочет говорить?
Ответом было глухое молчание, на меня теперь смотрели исподлобья и враждебно. Я прицелился одному в голову, поинтересовался:
– А теперь?
Снова все смолчали. Я нажал курок, выстрел грянул как-то совсем негромко после грохота автоматных очередей. Пуля вошла в висок и вылетела из другого вместе со струей крови и кусками мозгов, забрызгав соседа.
Тот побелел, вид такой, что вот-вот грохнется в обморок, но я посмотрел ему в глаза и выразительно поводил стволом пистолета из стороны в сторону, дескать, такое не пройдет.
Направив ствол ему в переносицу, всегда страшнее, когда видишь черное дуло, откуда вылетит раскаленный кусок металла и разнесет голову, я поинтересовался:
– Молчишь? Тогда…
Он вскрикнул торопливо:
– Я скажу! Я все-все скажу!
– Говори.
– Мы работаем с новыми штаммами вирусов, – заговорил он быстро. – Нам поручено некой корпорацией вывести универсальную вакцину от гриппа…
– Врешь, – сказал я холодно и нажал на спуск.
Пуля точно так же просадила череп насквозь, оставив во лбу маленькую дырочку, а из затылка такую, словно оттуда вылетел артиллерийский снаряд.
Его тело завалилось на спину, я перевел прицел на третьего.
– Говори быстро, я человек нетерпеливый…
Он сказал быстро:
– Это не вакцина, только не убивайте!.. Но они меня убьют, если скажу…
– Если смогут, – заверил я, – а вот мы сможем точно. Ну?
Он пролепетал дрожащими губами:
– Это опасный штамм. Болезнь передается воздушно-капельным путем и даже при соприкосновении!.. Это смертельная болезнь…
– Кто заказчик?
Он помотал головой.
– Не знаю. И никто не знает. Нам заплатили большие деньги. После этой разработки мы могли оставить работу и жить на собственных виллах на берегу теплых морей…
Я выстрелил ему в лоб и повернулся к четвертому, последнему.
– Ну, доктор Честерберг, я вас нарочито оставил на сладкое. Все мертвы, можете говорить, не стесняясь коллег. Никто из них не упрекнет вас, что вы проговорились, сдали, предали идеалы.
Он смотрел на меня зло, наконец проговорил медленно:
– Я вас знаю?.. Что-то знакомое…
– Доктор Лавронов, – назвался я. – Мы с вами как-то опубликовались в одном из номеров журнала «Новости нейрофизиологии». Статьи были с портретами.
В его взгляде мелькнуло удивление.
– Вот уж не ожидал… Можно мне встать?
– Можно, – разрешил я. – На каком этапе разработка вируса?
В его взгляде мелькнул скрытый триумф, я насторожился, спросил резко:
– Челубей, в лаборатории все цело?
– Я туда даже не заходил! – ответил тот быстро и с обидой.
Честерберг сказал почти с сочувствием:
– Вы опоздали, доктор Лавронов. Но если гарантируете мне защиту, я даю сведения, что спасут вам жизни, хотя запланированную катастрофу не отменят…
– Гарантирую, – ответил я твердо. – Все эти люди свидетели. Что вы сделали?
– Вирус, – ответил он, и голос ожил, налился красками и оттенками, чувствуется азарт ученого, решившего сложную задачу, – бинарный вирус. Инкубационный период которого сорок дней. В это время может передаваться как при касании, так и воздушно-капельным путем. Достаточно чихнуть в метро или на автобусной остановке…
– А после инкубационного?
– Смерть наступает в течение суток, – ответил он еще оживленнее. – Трудность в выведении этого вируса в том, чтобы он потерял смертоносные свойства не раньше, но и не позже, чем через неделю, как выйдет из инкубации.
– Понятно, – отрубил я. – Куда отправлен?
– Это было несколько часов назад, – сообщил он. – Приезжал человек, он и забрал колбу.
