Куцардис наблюдал, как я держу винтовку, сказал одобрительно:
– Хорошо… руки не дрожат… Но на таком расстоянии не попасть.
– Почему? – спросил я. – Здесь меньше километра. А она прицельно бьет почти на два.
– Если лежа, – уточнил он, – и по неподвижной мишени.
– Движенья нет, сказал мудрец брадатый…
– Другой смолчал, – продолжил он молниеносно, – и стал пред ним ходить! И лучше он не смог бы возразить…
– Ого, – сказал я пораженно, – и такие люди в спецназе?.. Все равно первый прав в том смысле, что если движение раздробить на мелкие отрезки…
Я нажал на скобу, Куцардис вздрогнул от неожиданности, невольно посмотрел в сторону погони, затем снова на меня.
– Надеетесь в кого-то попасть?
– Проверяю парадокс Зенона, – сказал я.
Ингрид и Челубей смотрели с непониманием, а Куцардис как самый грамотный, объяснил, малость рисуясь:
– По Зенону, любое движение состоит из множества неподвижных позиций. Профессор сумел согласовать моменты, когда та машина стоит, и мы тут на полном ходу стоим…
Голос звучал с неприкрытой иронией, я не дослушал, поймал момент и выстрелил снова. Автомобиль, что несется за нами первым, резко вильнул, слетел с дороги и вломился в кусты. Остальные два проскочили, не снижая скорости, люди в кузовах размахивают оружием над головами, делают угрожающие движения, юг, эмоции, жаркое солнце…
В нашем кузове разом замолчали. Я сказал успокаивающе:
– Это у них радиатор забарахлил.
Снова долго ловил момент, выстрелил. Вторая машина, что сейчас идет первой, вроде бы чуть вильнула, но скорости не снизила, только в кузове вроде бы размахивать автоматами стали меньше.
Еще выстрел, и автомобиль начал замедлять скорость, его обогнал третий и быстро пошел впереди.
Я сказал мирно:
– Наверное, шофер устал.
Левченко проговорил озадаченно:
– Так вот как вы нашу базу громили… Несерьезно как-то, профессор. Патетики нет.
– Минутку, – сказал я. – У этого автомобиля мотор вроде бы мощнее. Вон как прет… Прям как Наполеон по Египту.
Теперь наблюдали с уважением и даже почтением, а Куцардис с откровенной завистью.
Ингрид сказала странным тоном:
– Он же у нас Шатерхэнд – Верная Рука, Друг Индейцев.
Третий «хамми» удалось остановить только с третьего выстрела. Я передал винтовку Куцардису, тот смотрит такими восторженными глазами, что да, я для него бесспорный командир, отец и бог. Остальные даже притихли, потом заговорили быстро и сварливо, обсуждая способы, с помощью которых можно на таком расстоянии из кузова двигающегося по неровной почве автомобиля попадать в другие автомобили, что несутся по извилистой дороге, точно так же подпрыгивая и виляя из стороны в сторону.
Боевики, покинув остановившийся джип, сгоряча даже бросились вдогонку, на ходу открыли стрельбу, хотя на таком расстоянии пули вообще не долетят, но стрелять так сладостно, как удержаться?
И все равно зрелище для меня неприятное, хотя и знаю, что малокалиберные автоматные пули упадут на землю, едва-едва пролетев половину разделяющего нас расстояния.
Левченко спросил с сияющими глазами:
– Никому не хочется остановиться и подраться?
– Здесь все взрослые, – заверил Челубей. – Нам бы поесть да поспать… А те ребята, что позади, пусть осваивают профы автомехаников.
– Ага, – сказал Затопек вяло. – Они ж только стрелять умеют, гады… А пахать нам, несчастным.
Левченко с облегчением улыбался, все-таки гнать «хамми», когда нет погони, приятнее, хотя мы и сами гонимся, вся жизнь наша в погоне за кем-то или за чем-то, что философы именуют счастьем, а иначе застой роду человеческому…
Великий вождь всех народов был прав насчет усиления борьбы темных сил по мере нашего приближения к светлому будущему, то есть сингулярности.
Началось еще в те времена, когда некоторые из питекантропов ощутили, что вместе с себе подобными в этом злом мире выживать проще. Таких нашлось мало, но они уцелевали в мире, полном опасностей, чаще.
Вряд ли они росли за счет прибившихся к ним, скорее за счет подрастающего выводка. Из них большинство тоже грызлись с родителями и уходили, где постепенно погибали, а мелкие сообщества питекантропов разрастались, наконец вид разошелся на две близкие ветки: в одном так и остались жить небольшими семьями, а в другом, более миролюбивом, уживалось настолько много народу, что род превратился наконец-то в племя. Первых мы знаем как неандертальцев, а вторых зовут кроманьонцами, хотя они оставались одним видом и постоянно скрещивались, пока кроманьонцы не поглотили неандертальцев благодаря своей численности.
Но питекантропы, живущие в крови неандертальцев и кроманьонцев, продолжали противиться любым видам упорядоченной жизни в обществе. Отсюда и луддизм, и воспевание пиратов, разбойников, борьба с властью и порядком, анархизм, а теперь вот, когда мир стал таким сложным и насыщенным, эта борьба питекантропьей тьмы с прогрессизмом кроманьонства стала просто ожесточенной.
Ингрид пихнула меня в бок.
– Ты не заснул?.. Вид у тебя больно философский.
– Глубокая философия на мелком месте, – согласился я. – Прикидываю насчет методов борьбы с халифатом. Не вижу пока у них слабых мест… за исключением недостатка собственной техники. А так даже методы у нас примерно одинаковые…
Она сказала с возмущением:
– Что? Это где мы берем заложников?
– Заложников не берем, – согласился я.
– Ну вот!
– Но почему не берем? – переспросил я. – Мы такие милосердные? Придерживаемся каких-то законов?.. Три ха-ха!.. Мы не берем их потому, что для нашего противника ни жизни врага, ни собственные жизни ничего не значат. Если с криком «Аллах акбар» готов взорвать себя, только бы нанести ущерб противнику, то станет ли за жизнь соратника делать какие-то уступки врагу?
Ингрид запнулась с ответом, Левченко обронил:
– Все верно, это люди идеи. Отказывались выкупать даже крупных полевых командиров.
– Как израильтяне, – сказал Куцардис с кривой усмешкой. – Те тоже с террористами не ведут переговоров.
– Израильтяне те же исламисты, – сказал Челубей.
Левченко как знаток Корана сказал веско:
– Ислам гораздо ближе к Библии, чем христианство.
– Восток – дело тонкое, – сказал Челубей со вздохом. – А мы все толстые. Кроме Затопека… Эй, дружище, ты еще жив?
Затопек простонал сквозь стиснутые зубы:
– Рано радуешься, жив…
Левченко крикнул от руля:
– А что там на параллельной дороге?
