Левченко ответил бодро:
– Ко всему хорошему!
– Это не гарантирую, – ответил я, – но скучно не будет.
– Здесь жизнь веселая, – согласился он. – Это не мух бить газеткой в офисе.
Лагерь раскинулся вокруг двух грузовиков, четыре просторные палатки, длинный самодельный стол, настоящая полевая кухня, ветерок донес слабый аромат бараньей похлебки.
Нас заметили издали, вокруг лагеря нехилая охрана, кто-то выстрелил в воздух, еще двое, показывая, какие они отважные, выпустили в небо по автоматной очереди, наконец к нам навстречу вышли тоже двое, высокий и красивый блондин, я даже пожалел, что не взял Куцардиса, были бы как партия и Ленин, что близнецы и братья, а второй приземистый и грузный араб, тоже будто не араб, а бюргер из Мюнхена.
Блондин чем ближе подходит, тем смотрится великолепнее и красочнее, высок, широк в плечах, рельефная мускулатура, хоть сейчас на чемпионат по бодибилдингу, лицо продолговатое, худощавое, мужественное, а глаза такие, что берет оторопь – синие-синие, яркие, почти светящиеся. Наверное, таким же был некогда Лоуренс Аравийский, легенда английской разведки.
Он всмотрелся в нас с пренебрежительным интересом, а я спросил издали:
– У вас там много людей с автоматами, а мы не воюем, просто туристы… Мирные, любопытные, природу фоткаем, развалины живой природы, карфагенизмы…
Араб скривился, а блондин поинтересовался лениво:
– Что-то акцент странноват… Европеец, это понятно. Русский?
Я ответил мирно:
– Как и ты. Хорошо чешешь по-арабски. Тебя как звать?..
Он кивнул на Левченко.
– А этот понимает?
– Он настоящий араб, – сказал я. – Абдулла, поприветствуй нашего соратника…
Левченко поклонился и сказал витиевато на арабском:
– Аллах стоит за спинами всех, кто держит в руках оружие. Пути его неведомы, но суд его будет строг.
Блондин кивнул.
– Вижу, чешет по-ихнему чисто. Хороший у вас гид. Явно в спецвойсках стажировался. Меня в том старом мире звали, только не смейтесь, Иваном. Мне всегда хотелось, чтобы мое имя было типа Ричард, Роланд, Гастинг, Нибелунг… Но здесь у них «Иван» звучит так, как у нас «Ричард Львиное Сердце»…
Я прислушался к его акценту, спросил по-русски:
– Ты из Рязани, что ли?
Он посмотрел на меня волком, лицо стало неприятным, почти прорычал, как волк:
– Я москвич, скотина, сам ты рязанец…
– А где жил?
– На Донского, – ответил он с нажимом. – Возле метро.
– Ух ты, – восхитился я. – А я на Скобелевской!.. Ты в Северном Бутово, а я в Южном. Соседи!..
– Сейчас я тебя по-соседски, – пообещал он, – немножко убью…
– За что?
– За оскорбление… Ишь, рязанец!
– Все мы в руке Аллаха, – ответил я. – Слушай, раз уж мы земляки, скажи своим, что мы тоже за царя, за веру и Отечество. В смысле, за халифат. Хотя и за деньги. Пусть уберут вон оттуда с вершинки пулемет, что за серым и пятнистым камнем.
Он широко улыбнулся.
– Дорогу нужно держать под прицелом. А стрелять или не стрелять – другое дело. Но вообще-то можете ехать…
Его молчаливый напарник, что, как и Левченко, помалкивал, только рассматривал в бинокль наш грузовик, вдруг сказал радостно:
– Шурале, у них там женщина!.. Очень красивая!..
Блондин сказал заинтересованно:
– Да?.. А ну-ка..
Он выдернул из его руки бинокль и всмотрелся очень внимательно.
– В самом деле… Какая гордая красота… Это кто?
– Моя жена, – ответил я.
Он посмотрел на меня внимательно, покачал головой.
– Врешь…
Араб заговорил быстро и зло, затем махнул рукой, побежал обратно к своим. Там боевики заговорили между собой, вскинули над головами оружие.
Блондин сказал с сочувствием:
– Мы вас пропустим, но женщину придется оставить. Видишь, народ против. А глас народа – глас Божий.
Я пробормотал:
– Не понял… У вас что, демократия?
– Первобытно-общинная, – уточнил он. – Даже коммунизм. Правда, пещерный. Но такой искренний… Скажи своим, женщина пусть отойдет в сторону.
Я поинтересовался:
– А тот снайпер, что вон между теми двумя камнями на самой вершине, рядом с пулеметчиком, он держит на прицеле меня или женщину?
Он широко ухмыльнулся.
– Заметил? Набью обоим морды, чтобы в следующий раз маскировались лучше. Распустились, никак к дисциплине не приучу… Тебя, конечно, на прицеле. А женщину зачем?.. Или она такая же туристка, как и ты?
– Зачем вам женщина? – спросил я.
Он с интересом всмотрелся в мое лицо.
– Ты же знаешь… Почему спрашиваешь?.. Действительно, с какой целью… странно… Вон сколько горячих парней, уже неделю без баб… Будь реалистом… мир бывает жесток и грязен… но приятен…
Я сказал негромко:
– Куц, давай.
Он насторожился, сказал быстро:
– Что?..
– Не дашь в морду снайперу, – сообщил я. – Хотя и мне хочется…
Со стороны его лагеря раздалась стрельба. Он бросил руку к кобуре, но застыл, мой пистолет, что появился в моей руке с непостижимой скоростью, уже смотрит ему прямо в лоб.
Он замер, затем медленно выдохнул и убрал пальцы от кобуры.
– Ну ты и ганфайтер…
Левченко с автоматом в руках ринулся к месту схватки, но выстрелы утихли раньше, чем он добежал.
Иван сказал зло:
– Там было двенадцать человек, сволочи вы все… Неужели сумели? Вы кто?
Я с силой ударил его рукоятью пистолета по зубам и тут же снова взял на прицел.
– Ты как разговариваешь?
Он закашлялся разбитым ртом, прижал ладонью разбитые губы, кровь часто-часто закапала между пальцами.
– За… что?
– За хамство, – пояснил я.
– Ты что… интеллигент хренов?
– Я интеллигент, – согласился я, – а вот ты хренов. Хочешь, и остальные зубы выбью?.. Распустился на югах. Где культура белого человека? Бремя белых нужно нести достойно, как завещал великий Редьярд!.. А не женщин насиловать, да еще против их желания!
Он проговорил зло, взгляд обещает немедленную смерть:
– Я тебе что, араб?.. С белым мог бы и повежливее.
– Аллах не различает цвет кожи, – напомнил я, – а душа у тебя черная. Ладно, хоть ты и земляк, но разве не все люди на свете земляки? Аллах не видит разницы.
