Они перевалили через гребень, я спускался сзади, Левченко сказал тревожно:
– До города примерно миль пять!..
– Ничего, – заверил я. – Сейчас вылезут и пойдут смотреть, что от нас осталось. Когда поймут, что мы перебрались на эту сторону, вернутся к машинам.
– А потом?
Я не успел ответить, Ингрид сказала быстро:
– Это же очевидно. Возьмут все необходимое, как говорит профессор, для жизни в этом мире и бросятся в погоню.
Он посмотрел с сомнением на женщину, во мне почему-то не сомневается, как же, я самец, это обязывает, сказал с сомнением:
– Думаете, не догонят?
– Обязательно догонят, – заверил я. – Надо жить интересно и красиво! Чтобы туда ехали – за нами гнались, обратно едем – за нами погоня… Мы же романтики, мать вашу.
Ингрид нервно дернулась.
– Господин профессор, выражайтесь приличнее.
– Я не вижу здесь дам, – возразил я.
– Приличные люди, – пояснила она с достоинством, – и в присутствии ишака не станут говорить дурные слова!
Я кивнул Челубею в ее сторону.
– Слышишь, как она тебя обозвала?
Он сделал вид, что надулся и теперь на всю жизнь с нею в клановой ссоре, смотрел на нее волком, а она, не совсем понимая изысканный мужской юмор, смотрела то на него волчицей, то на меня, но оправдываться и объясняться посчитала ниже своего капитанского достоинства.
Когда они сбежали вниз, я, оставшись наверху с винтовкой в руках, велел строго:
– Уходите, я пока побуду здесь… Мне кажется, через этот завал заморятся карабкаться.
Она сказала нервно:
– Ну да, мы же не заморились!
Левченко посмотрел на меня внимательно.
– А они заморятся. Профессор, может, вам снайперскую?
– На такой дистанции? – спросил я. – Ах, шутишь.
Ингрид возразила:
– Тогда и мы останемся!
Я сказал жестко:
– Это приказ. Уходите. Челубей, если женщина будет противиться, убей за нарушение берберского образа жизни, семейных ценностей и попытку предательски перейти к туарегскому стилю.
И, прекратив разговор, я не стал слушать, что она вопит, залег там же, на этой стороне гребня. Когда оглянулся, Ингрид уже тащила за собой спотыкающегося Затопека, а их сзади прикрывает Куцардис.
На той стороне догорает наш грузовик, послуживший недолго, но верно, из обоих автомобилей преследователей высыпали красочно одетые боевики, что-то все-таки в этом разбойничестве есть, и не что-то, а все то, что так нравится молодым и не обремененным интеллектом: лихость, свобода, возможность ломать и крушить, сладостная власть над безоружными, когда мог бы убить, но благородно только изнасиловал и отпустил… а мужу можно сказать, что и насилия не было, благородный разбойник попался.
Глава 4
Боевики собрались вокруг командира, тот энергично жестикулирует, указывает то в сторону, то на каменный завал. Наконец прозвучала команда, боевики нестройной толпой ринулись вперед.
Я поморщился, сброд, даже рассредоточиться не догадываются, одной очередью можно скосить половину, но сперва поймал в крестик прицела вожака, а то потом выискивай, когда затаится…
Тот перестал размахивать руками и только смотрел в спину бегущим на каменную преграду, момент удобный, я спустил курок.
Выстрел грянул негромко, это М-16, а не снайперская с усиленными патронами. Мне важнее не убойная мощь, а скорострельность, поспешно поймал в прицел следующего, нажал на спуск.
Тело вожака еще не перестало дергаться у колес их автомобиля, а я успел сразить еще четверых и продолжал быстро-быстро всаживать пули в отважных, что уже начали стрелять в моем направлении, но пока вслепую.
Сейчас даже необязательно бить в лоб, будто дураков в церкви, это потерянные секунды, боевики о бронежилетах не имеют понятия, а даже раненый уже не боец, напротив, серьезная помеха, потому что тот, кто должен воевать, бросается выносить раненого из-под обстрела.
Когда вот так взвинчен, что бросило в жар, стреляю с той скоростью, что самого поражает, словно бью из автомата, хотя это одиночные, где каждая пуля бьет в цель, и когда после каждого выстрела кто-то с воплем и красиво раскинутыми руками, словно птица в полете, падает лицом в камни.
Двое пытались брать командование на себя, я вычленил их моментально, уложил. Остальные попрятались между камнями, но сверху видно все, целиком затаиться не удается, что-то да торчит, я стрелял и стрелял, заменил пустой рожок на полный, сделал два выстрела, и тут их нервы не выдержали, начали подхватываться и с криками бежать обратно к автомобилям.
Я хладнокровно всаживал пули в спины, это не люди, а просто мишени, хотя, если честно, в людей тоже стреляю достаточно спокойно, как уже замечал не раз.
Двое, нужно отдать им должное, несмотря на падающих рядом соратников, продолжали вытаскивать раненых, один помогал спускаться прыгающему на одной ноге, а второй героически взвалил раненого на плечи и медленно начал пробираться между камнями.
Я их не трогал, но вовсе не из-за восхищения их доблестью и любовью к ближнему, а нормальный расчет, даже когда вытащат из-под огня, о раненых нужно заботиться, везти в больницу…
Если уж, рискуя жизнями, сумеют спасти и погрузить в автомобили, то не для того же, чтобы там исполнить просьбу «добей…»
Оба отважных еще по разу вернулись и вынесли еще двух раненых. Я на всякий случай выстрелил в воздух, давая знать, что не ушел и наблюдаю, но к раненым Аллах велит проявлять милосердие, а к вытаскивающим их с поля боя – уважение, что и делаю.
Как только оба автомобиля взревели и начали разворачиваться, я медленно отполз, а дальше поднялся и сбежал вниз на дорогу.
Четверо раненых, а эти двое героев каждый за рулем, вполне достаточно, чтобы поспешно довезти их до места, где окажут помощь. Вряд ли это будет королевский госпиталь, но все же, все же…
Забросив винтовку за спину, я заспешил к городу, с каждым шагом ближе высоченные стены древней крепости, сверкающие под солнцем, словно сложенные из светло-коричневого сахара, широкие у основания квадратные башни, уже вижу редкие окна, не похожие на европейские бойницы, а под стенами раскинулся яркий и шумный восточный базар, ярко праздничный, карнавальный, где не столько торгуют, сколько проводят время с крохотными чашечками черного как смоль кофе…
Из кофейни вышел и сразу направился в мою сторону высокий и широкий в плечах красавец араб, сказал весело:
– Приветствую, дорогой друг, на благословенной Аллахом земле!.. Как отдохнул?
– И другим дал отдохнуть, – ответил я. – Где остальные?
– Я им нашел укромное местечко, – ответил он. – Никто не говорит на местном наречии, как вот шпарите вы, профессор. Даже я не говорю, потому для всех прибыл прямо из Эль-Риада.
