Я резко всадил острие ему в живот, нож погрузился по рукоять, а затем я рванул изо всей силы вправо, слыша, как трещат перерезаемые мышцы.
Он только успел охнуть и попытаться инстинктивно ухватиться за рану, но я отступил на два шага, все еще держа перед собой нож, а в другой руке пистолет все так же смотрит ему прямо в лицо.
Все застыли, глаза полезли из орбит, а начальник полиции, зажимая обеими ладонями вылезающие кишки, упал на колени, потом лицом вниз.
– Запомните, – сказал я жестко. – Франки тоже умеют резать глотки. И выпускать кишки. И много еще чего такого, до чего даже не додумаетесь!.. Зря размечтались, что Запад такой уж нежный и слабый.
Их лица стали белее свежевыпавшего снега. Бородач выл и стонал, зажимал широкую рану обеими ладонями, но кишки, шипя и пузырясь, упорно протискиваются сквозь рану наружу, раздуваются, как толстые сытые змеи.
– Мы уходим, – сказал я жестко, – а вы не раньше, чем через пять минут. Ладно, как только услышите, что мы уехали.
Ингрид держала их под прицелом, а когда мы выскользнули, быстро захлопнула тяжелую толстую дверь с армированными вставками, а я с металлическим лязгом задвинул громадный засов.
– Уходим, – сказал я. – Если не совсем идиоты, то сюда ломиться не станут, а разберут стену. Они здесь из саманного кирпича?
На выходе полицейские встревоженно шагнули навстречу, загораживая дорогу. Я взмахнул ножом, Ингрид провела прием позамысловатее, а дальше, перешагнув через неподвижные тела, вскочили в полицейский джип перед подъездом, Ингрид села за руль и быстро погнала автомобиль прочь.
Когда на большой скорости свернули за угол здания и помчались там, она спросила с надеждой:
– Ну, чем-то оказались полезными?
– Увы, – ответил я, – ошибся.
Она посмотрела на меня косо.
– И где они сейчас?
Я спросил оскорбленно:
– Как где, как где?.. А где еще, если бесполезные? Странная ты какая-то.
Несколько минут она молчала, потом проговорила как-то тревожно:
– А ты звереешь день ото дня.
– Похоже, – согласился я. – С другой стороны, как ты и хотела, я проявил милосердие. Оставил им жизни.
– Но напугал так, что и за оружие кто-то больше не возьмется. Возвращаешься в прошлое? Поскреби интеллигента…
Я покачал головой.
– Напротив. Иду в будущее. Ингрид, мы влетаем в такой новый мир… Всей этой дряни не будет. Ни боевиков, ни убийств, ни полиции.
– Ты что, не видишь разницы межу боевиками и полицией?
– Я не разбираюсь в сортах говна, – ответил я. – Ты видишь, как легко полицейские становятся бандитами?.. А впереди мир, когда не будет ни тех, ни этих. Мы не только застанем тот мир, но и успеем в нем поработать!
– Я думала, – сказала она язвительно, – полежать!
– Отдыхать не так приятно, – ответил я, – как работать.
Она спросила, не глядя в мою сторону.
– А зачем прикинулся, что мусульманин?
– А я и есть он самый, – ответил я. – Как и христианин или иудей. Вообще-то это одна религия, даже имена в ней те же самые.
– Чего-чего?
– А для тебя, – поинтересовался я, – похоже, даже сунниты и шииты, так яростно воюющие друг с другом, две разные религии?
Она пробормотала озадаченно:
– Как, это… одна религия?
– Другие религии, – сказал я отечески, – это буддизм, индуизм, синтоизм… и остальное, что на самом деле просто язычество. Я трансгуманист, для меня иудаизм, христианство и мусульманство – это просто ступеньки к одной вершине, где сияет небесным огнем дверь в сингулярность. Ладно, забудь. А то твои осетинские глазищи стали еще осетинестее.
Глава 8
Она послушно сидела рядом со мной на сиденье справа, и только когда машина проехала через площадь, спохватилась:
– Это твоя машина?
– Нет, – ответил я, – но я исповедую принципы либертианства.
Она нервно дернулась, оглянулась с испуганными глазищами.
– Ты что? Нельзя вот так брать любые чужие машины!
– Я не любые, – возразил я. – Этот человек оставил ее в неположенном месте.
– Каком неположенном? Там вообще никаких знаков.
– Но все равно нарушение, – ответил я с достоинством. – Автомобиль загораживал дорогу. Мне. Но ты не волнуйся, мы не станем забирать этот автомобиль в Москву и регистрировать на тебя. Просто оставим здесь же.
Я положил на колени планшет. Ингрид скользнула по нему взглядом, я включил, понаблюдал.
Она спросила с подозрением:
– Ты что-то бормочешь?
– Говорю, – буркнул я, – сколько же в них влезает… Все еще пьют кофе и жрут всякие финтифли. Вот это жизнь… А что делаем мы?
– Начальство и должно работать больше, – напомнила она. – Подавать пример, а не завидовать. Да еще вслух!
– Подаю плохой пример тебе?
Она наморщила нос.
– Меня плохому научить нельзя.
– Уже нечему?
– Я иммунная, – пояснила она. – Как ты их нашел?
– Двадцать первый век, – напомнил я. – Тунис вообще-то богатая страна, почему большинство бегает с оружием и не работает… Видеонаблюдение не только в гостиницах, но и почти во всех домах зажиточных граждан. Не говоря уже о чьих-то офисах, магазинах… Ух ты, быстро поверни вот туда!
Она послушно повернула, спросила испуганно:
– За нами уже погоня?
– Еще нет, – ответил я, – но машину придется через пять минут бросить… Прямо, а потом налево, я скажу когда…
Она быстро вертела баранку, сосредоточенная, как в бою, спросила сквозь зубы:
– Что увидел?
– Гонца, – ответил я. – Гони!
Не через пять минут, а через три она по моей команде остановилась, мы выскочили с обеих сторон, я ринулся в переулок, и даже Ингрид увидела, как там торопливо идет высокий человек в белом костюме и в белой шляпе.
Я бросился к нему молча, но Ингрид, вот уж эта законность, на бегу закричала страшным голосом:
– Стоять!.. Руки за голову!
Он моментально, даже не взглянув в нашу сторону, с разбега прыгнул через каменный забор. Ноги мелькнули на самом верху и пропали, а звука падения на землю что-то не слышно.
Я крикнул зло:
– Попробуй обойти с той стороны!.. И не ори.
Я не добавил «дура», но Ингрид, похоже, услышала это очень четко и громко, а я так же с разбега прыгнул на забор, больно ударился грудью, кое-как мешком перевалился на ту сторону, упал на землю, но мозг уже все просчитал, и пока я опускался, как в замедленной съемке к земле, просчитал, как упасть так, чтобы ничего не сломать и даже не ушибиться, а потом сразу вскочить и ринуться в погоню.
