— Как ты здесь очутился, Ирко?
Муж погладил меня по холодной щеке. Посмотрел в глаза.
— Тебя так долго не было, я забеспокоился. Решил по твоим следам в Выселки пойти — думал, либо по дороге встречу, либо узнаю, что случилось… Ты из-за дочки Роско так задержалась? Что с ней?
— С девочкой уже всё будет хорошо — к ней снежницы привязались, да только я их отвадила, а теперь вот думаю… — Замолчав, я вновь посмотрела на полынью, на Ирко, но потом всё же решилась. — Твоя мать, Ирко… Я думаю, что она не просто так утонула — её снежницы сгубили…
Ирко немного отстранился и ошарашенно посмотрел на меня.
— Почему ты так решила, Эрка?
— Потому что я их тут видела — они, видно, в этих местах давно охотятся…
Услышавший мои слова Ирко опустил голову, его широкие плечи поникли…
— Отец, сколько я себя помню, всегда переживал из-за матери. Он считал себя виноватым.
— Из-за того, что не встретил? — Я взяла Ирко за руку, уже пожалев, что завела этот разговор, тем самым растравив его старую рану, но муж в ответ лишь отрицательно покачал головой…
— Не только поэтому… Отец думал, что причина в нём самом. — И тут он, решительно тряхнув головой, встал и помог подняться мне…
— Хватит нам на снегу сидеть. Ты и так уже холодная, как ледышка.
Я послушно пошла за ним, благоразумно умолчав о том, что на прощание мне сказала ледяная нежить… Вряд ли снежницы врали, а теперь ещё и странное признание Ирко… Я могла сколько угодно посмеиваться над полянцами, но от услышанного сегодня просто так отмахнуться и забыть уже не могла, да только свою догадку мне следовало всё-таки проверить…
Почти во всех гуляющих по Ирию сказках и легендах перевёртывай боятся серебра и даже не могут к нему прикоснуться, так как лунный металл немедля оставит на их руках ожоги. Большинство людей этому верят и даже не представляют, что настоящий волколак или бэр, если ему дать серебряные монеты, вначале пересчитает деньги, а потом с удовольствием сгребёт их в свой кошель, даже не поморщившись…
Но вот носить серебряные украшения перевёртыши действительно не будут — от длительного соприкосновения с серебром у них на коже появится раздражение наподобие крапивницы, но самое главное даже не это, а то, что попавшая на серебро кровь оборотней сворачивается иначе, чем людская, и по-другому меняет цвет…
Припомнив всё, что рассказывала мне Нарсия, я через несколько дней, когда всё немного улеглось, бросила на свой нож лёгкий заговор от чужих рук, а вечером, смешивая и растирая мяту с шалфеем для примочек, попросила Ирко мелко измельчить кору белой ивы, снимающей как жар, так и воспаления в суставах. Работы всего ничего — правильно высушенная кора под ножом сама крошится… Ирко согласился, подошёл к столу, но едва успел сделать пару движений ножом, как заговор сработал и серебряное лезвие порезало ему запястье… Ирко тихо выругался и выронил нож, а я, увидев хлынувшую потоком кровь, испугалась — ведь калечить его я не хотела.
— Покажи, Ирко… — Отставив работу в сторону, я тут же шагнула к мужу. Кровь из руки щедро окропила не только лезвие и кору, но и сам стол, и я, бросив мимолётный взгляд на нож, едва не застонала: кровь, попавшая на лезвие, свертывалась прямо на глазах, превращаясь в гагатово-чёрные потёки… Но всё равно — кем бы ни был на самом деле Ирко, моё любопытство не должно его искалечить! Подавив внутреннюю дрожь, я промыла и перебинтовала глубокий порез, а Ирко, коснувшись повязки, произнёс, точно оправдываясь:
— Не знаю, как так вышло, Эрка. Нож словно бы в руках крутнулся…
— Все мы когда-нибудь режемся. — Я прижалась к мужу, чувствуя себя последней негодяйкой. Занятый оглаживанием моих кос Ирко даже не взглянул на лезвие…
Этим вечером я никак не могла уснуть, лишь ворочалась с боку на бок, а когда набравшая силу луна залила своим призрачным светом лес, и вовсе встала. Оделась, заварила чабрец и, захватив кружку с отваром, вышла на запорошенное снегом крыльцо. Сегодня неожиданно потеплело — иней сошёл с деревьев без следа, и они окружили наш дом чёрными стражами… Грея руки о глиняную кружку, я долго смотрела на них, на плывущую по небу круглую луну. Говорят, что в полнолуние мучаются ощутившие в себе зверя перевёртыши, но сегодня Ирко после постельных ласк спит как убитый, а я — маюсь… И есть из-за чего…
Я отпила из кружки, вздохнула… Что ж, в этот раз оказалось, что дыма без огня не бывает, разрозненные куски мозаики сложились в цельную картину, но разве Ирко и Дорваш стали из-за этого чудовищами?
Дорваш, старый, замкнувшийся в себе бэр, ошибочно решивший, что жена, узнав о нём правду, наложила на себя руки, и весь остаток жизни грызущий сам себя из-за этого?..
А Ирко, способный вместить в своём действительно большом сердце столько доброты?.. Полукровки чаще всего не могут менять облик, но даже если бы это и произошло, разве оборотился бы мой Ирко в хищного зверя?.. В глазах толпы — без сомнений, но не для меня…
Этой ночью я многое осознала и поняла. Поняла одиночество Ирко и его тоску, его вынужденную нелюдимость, его затаённый страх… И решила, что ничего не скажу ему о своем открытии — если он когда-нибудь решится поведать мне свою тайну, то сделает это сам. В конце концов, я тоже не рассказываю ему всей правды о себе и своей семье… А ещё я теперь никогда не потащу его в город, в котором ему так плохо и неуютно…
— Горюшко ты моё… Замёрзнешь ведь. — Я, задумавшись, не заметила, как позади скрипнула дверь и на крыльцо вышел Ирко. Он накинул мне на плечи прихваченный из сеней кожух.
Я, по-прежнему глядя на чёрные деревья, сказала как можно более спокойным тоном:
— Ну, ты ведь меня согреешь, разве не так? — Муж, оценив шутку, тут же выразительно фыркнул у меня над ухом, но потом тихо и серьёзно заметил:
— Пообещай, что в Выселки без меня ни ногой. Вдруг снежницы опять тебя по дороге встретят?
— Нет… — Я отрицательно качнула головой. — Прабабка говорила, что если у них на определённом месте охота хотя бы раз сорвалась, то они уходят навсегда… Она была настоящей ворожеей и никогда не ошибалась, не то что я… Я ведь даже не сообразила сразу, кто передо мной…
Ирко привлек меня к себе, обнял за плечи.
— Глупости говоришь. Сколько лет тебе и сколько твоей прабабке было?.. Ты уже и сейчас травница хорошая, и дочку Роско спасла, а всё остальное ещё приложится — не переживай…
Воспоминание о Нарсии растравило душу, и я тяжело вздохнула.
— Мне её очень не хватает, Ирко… Её голоса, её советов… А если б ты слышал, как она ругалась…
— Ну, о том, как твоя прабабка умела браниться, Кветка нам с отцом как-то уже поведала… — хмыкнул мне в затылок Ирко, и я невольно улыбнулась ему в ответ…
Глава 3
ПЕПЕЛ И СТАЛЬ
Я с усилием отогнала воспоминания и огляделась: вечерело, за окном по-прежнему лил дождь, и из-за этого в горнице стало сумрачно. Сгустившуюся мглу не могли разогнать даже свечи, которые амэнцы, разыгрывающие уже непонятно какую по счету партию в карты, водрузили на стол. Остальные теперь либо дремали, либо проверяли оружие, но Олдера нигде не было видно, и я поняла, что, как только дождь чуть-чуть уймётся, их гостевание в моей хате закончится… Вот только для меня это станет лишь началом новых бед — мне, скорее всего, придётся идти с ними, указывая дорогу в непроходимой чаще. И о том, чтобы взбрыкнуть или попытаться схитрить, даже речи быть не может. Колдун вкупе с эмпатом быстро разгадают возможный обман, а меня за непокорство ждёт смерть, и вряд ли она будет лёгкой… Впрочем, смерть ждёт меня в любом случае. Как говорят, куда ни кинь — всюду клин…
