Я принял футляр и молча изобразил полупоклон.
– Ну и ты, – Старик, звякнув чем-то в недрах шкатулки, достал из нее массивный перстень. Он блеснул тусклым желтым цветом, вделанный же в него черный камень был темен как ночь. – Я хотел бы подарить тебе вот это. Носи этот перстень как память обо мне и об этой веселой ночи. Ну, а коли припрет нужда – его всегда можно и продать!
– Подарки не продаю – твердо заявил я. – Не дело это. Тем более – такие.
– Позиция, – кивнул Старик. – Уважаю. Протяни ко мне свою руку.
Его пальцы напомнили мне сухой лед, они просто обжигали морозом. Он сам надел мне перстень на безымянный палец левой руки, к моему крайнему удивлению, он угнездился на нем как влитой.
– Вот и славно. – Старик захлопнул шкатулку. – А теперь иди, и надеюсь, что этот год принесет тебе удачу.
– А уж я-то как на это надеюсь! – усмехнулся я – Спасибо вам за подарок, и – еще раз с Новым Годом вас! Ну, я пошел.
– Я провожу, – поднялся Зимин. – Мало ли.
– Ну-ну, – Старик снова взял в руки чашу и, по-моему, уже забыл обо мне.
Желтые створки закрылись за мной и, если честно, я с облегчением выдохнул. Впрочем, окончательно меня не отпустило – за спиной стоял все еще бледный Зимин.
– Макс, ты это… – повернулся я к нему, но осекся, увидев знак, которым он велел мне замолчать.
– Значит, так, – остановив меня, заговорил он. – Я хочу сказать тебе две вещи.
Мама, роди меня обратно. Если верить приметам, то меня ждет такой год, который я буду вспоминать в старости, как самый жесткий из всех, что я прожил. Ну, при условии наступления этой старости, разумеется.
– Первое. – Зимин подошел к лифту и нажал кнопку вызова. – Я всегда добро и зло помню одинаково. Хотя нет – зло лучше, потому и плачу за него сторицей. Но добра я не забываю, хотя бы потому, что редко его вижу. Сегодня ты помог мне, уж не знаю – намеренно или случайно, но, тем не менее, это так. Так вот – я запомню это и, возможно, когда-то смогу тебе воздать за твое добро тем же.
– Да ладно, – махнул я рукой. – Не чужие же люди.
– И тем не менее. – Зимин был непривычно строг. – Я сказал – ты меня услышал.
Надо было что-то сказать, но я не знал что.
– И второе. – Подошла кабина лифта и раскрыла двери. – Вике своей скажи, чтобы не паниковала, наверняка она уже всякой ерунды себе напридумывала. Она тут ни при чем, таить зло на нее за то, что случилось, это все равно что злиться на пистолет за то, что из него в тебя выстрелили. Пусть живет безмятежно и не забивает голову всякой ерундой.
– Вот за это спасибо, – оживился я. – И впрямь – она вся извелась уже. У нее и в голове не было, чтобы тебе насвинячить.
– Перстень береги. – Зимин подтолкнул меня к лифту. – Впрочем, ты его и не потеряешь просто так, даже если захочешь. Все, иди домой.
Я помахал ему рукой и нажал на цифру «1». Не знаю почему, но на душе стало вдруг спокойней. Наверное, потому, что из всей этой компании, бесспорно, предельно опасной и непредсказуемой даже в самом спокойном состоянии, именно Зимин был мне симпатичнее других. Хотя, как по мне, и его бы сто лет не видать.
Я поднял руку к глазам и рассмотрел перстень. Большой. Золотой. Красивый. Камень не столь велик, как мне сначала показалось, но все так же непроницаемо-черен, даже в свете ламп дневного освещения не было ни бликов на нем, ни золотистых точек. А вот золотая полоска, облегающая палец, оказалась куда как забавней камня. На ней переплетались чешуйчатыми телами несколько змей, их пасти жадно кусали основание перстня. Гады были сделаны очень искусно, казалось, я даже различаю ярость, сверкающую в их безжизненно-холодных глазах.
– Веселая картина – коза дерет Мартына, – пробормотал я. – А вот наоборот – Мартын козу дерет.
Я потянул перстень с пальца – не люблю я их, мешаются они мне. Пусть в кармашке полежит, а потом я его в сейф положу, чтобы не потерялся. Мало ли, что Зимин говорит, все равно – подальше положишь, поближе возьмешь.
Перстень не снимался с пальца. Ну вот вообще никак. Он как будто врос в него.
– Елки-палки, – я потянул сильнее, но результат был тот же.
Кабина лифта остановилась, на табло горела цифра «10», и в раскрывшиеся двери ввалилась парочка порядком подгулявших сотрудников. У девушки на щеках горел специфический румянец, у молодого человека было лицо кота, сожравшего банку сметаны, причем чужой. Понятно, народ перешел от стадии «флирт» к стадии «никто и не заметит, что нас нет».
– С наступившим! – радостно гаркнул молодой человек, девушка же явно была не рада меня видеть. Ну, это нормально.
Я дружелюбно помахал рукой, перстень блеснул золотом, и это неожиданно для меня возымело определенное действие.
Молодой человек судорожно сглотнул слюну и поправил галстук, узел которого был у него почти в районе плеча. У девушки со щек схлынул румянец, в глазах же появилось немного затравленное выражение. Вот тебе и раз. Это что же за цацку я получил?
– Мы просто поднимались наверх… – сбивчиво заговорил юноша. – Надо было там кое-что проверить…
– Да ладно вам, – мне стало немного неприятно, даже неловко, не люблю я таких вещей. Чего передо мной оправдываться, я вообще тут чужой человек? Так, живу в гостевом крыле – и все. Да в конце концов – мне вообще нет никакого дела до того, кто кого шпилит.
К тому времени, когда мы приехали на первый этаж, юноша полностью запутался в деепричастных оборотах, и я с радостью вышел из кабины, услышав за спиной два облегченных вздоха, прозвучавших в унисон.
Хорошее колечко подсунул мне Старик, что уж там. И так все не слава Богу, а теперь от меня еще и люди шарахаться будут.
А люди, собственно, уже догуливали. Пока суд да дело, пока я шлялся по техническим комнатам и высоким кабинетам с апельсиново-неразборчивым запахом, новогодняя ночь продолжалась, народ бодро накачивался спиртным разной крепости, и к настоящему моменту в холле остались самые крепкие гуляки, так сказать – сливки общества.
Большинство из них веселилось на импровизированном танцполе, бодро долбя каблуками его мрамор. С немалым удивлением я увидел среди изгибающихся в танце тел сестру Зимина, Генриетту. Обычно вялая и какая-то сонная, сейчас она производила совершенно другое впечатление. Короткое платье из черного шелка не столько скрывало ее безупречное тело, как подчеркивало его достоинства, обнаженные руки с двумя золотыми браслетами были подняты над головой, роскошные белокурые волосы растрепались, она вся отдалась ритму музыки и явно приковала к себе взгляды большинства условно дееспособных мужчин в этом зале. Это и правда было красиво, без дураков. И странно – чего это ее так расколбасило? Тогда в коридоре стреляли – и ноль эмоций, а тут – погляди-ка.
– Я всегда получаю свое, – меня приперли к стенке, быстро и стремительно. Одна маленькая, но крепкая ручка придерживала мое плечо, вторая же сгребла в горсть мое достоинство, причем без всякой нежности. Елки, меня впервые в жизни взяли за… Ну вы поняли. В прямом смысле взяли, не переносном. Ощущения, признаюсь, сильно ниже среднего.
