Гнедой почесал чёлку; его широкое, точно лунный диск, лицо поскучнело.
– Омир сказал, что ты близко – тот, кто меня заменит.
Сказка о Восьмикамерном сердце
Ещё до того, как мой дед отправился на пастбище, те, кто намного мудрее меня, решили, что Восемью королевствами, населёнными народами столь же разными, как десять тысяч травинок на лугу, не могут управлять мужчины и женщины. Из них получаются хорошие провинциальные дворяне, которым только и надо, что вести счета и заниматься благотворительностью. Но разве можно позволить им говорить и действовать от нашего народа – народа монстров?
Разумеется, нельзя.
Кентавры представлялись хорошим выбором: существа на середине пути от постели до конюшни, между людьми и чудовищами, дикой природой и упорядоченным миром. Казалось знамением, что наши мощные сердца, необходимые для столь массивных тел, обладали восемью камерами, по одной на каждое королевство. Так всё и было на протяжении многих поколений, кентавры правили – некоторые плохо, точно неумелые жеребцы; некоторые хорошо, будто смирные мерины. Такова судьба правителей – мы подвержены слабостям. Но, изучая человечьих королей, которые были до нас, мы узнали, что передавать корону сыновьям или дочерям так же глупо, как кормить волка морскими водорослями. Мы определяли наших правителей способом, который наилучшим образом соответствовал нашей сильной стороне, – в гонках.
Ясным осенним утром, когда яблони сбросили плоды на траву, я занял своё место у стартовой линии. Моей противницей была Серая-в-яблоках – высокая и красивая серая лошадь с такой широкой грудной клеткой, что я не смог бы её обнять, даже если бы мои руки стали в два раза длиннее. Я немного беспокоился: хоть быстроты мне не занимать, я не был сильнейшим в табуне, и моя грудь казалась хилой по сравнению с этой громадой костей и мышц, созданной для глубокого дыхания.
– Отличный день для гонок, – одобрительно прогудела Серая-в-яблоках, топча землю яркими перламутровыми копытами. – Надеюсь, ты будешь сражаться по-настоящему: мне бы не хотелось стать королевой лишь из-за того, что у тебя насморк.
Она одарила меня лучезарной улыбкой победительницы, обрамлённой пышной серебристой гривой. Несмотря на ситуацию, лошадь мне нравилась. Она хорошо пахла, как берёзовые листья, люцерна и быстрая река.
Правила были таковы: желающие править являлись к стартовой линии, но отваживались на это немногие, потому что кентавры отличаются сдержанностью и самодостаточностью, посмеиваются над приманками власти. Это ещё одна причина, по которой нас сочли достойными её. Каждого претендента запрягали в плуг. Ещё один плуг помещали между соревнующимися, и какой-нибудь местный волшебник или предсказатель, избранный для этой цели, зачаровывал его так, чтобы он двигался сам по себе. Лошадь, способная победить и самоходный плуг, и своих конкурентов, получала корону: тому, кто лучше всех пахал землю, чтобы она цвела, следовало помогать людям, чтобы и они процветали.
Тем осенним утром только мы с Серой-в-яблоках пришли бороться за королевство. На каждых гонках у стартовой линии нас было все меньше. В конечном счёте кентавры предпочли пастбище и игру, брачные ритуалы и катание в траве. Но я не был сдержанным и не насмехался над властью. Я не был умником из умников, поджидавшим удобного случая, – мне тогда было нечего есть. Корона пела и шептала, обольщала меня с высоты, подвешенная к ветви дерева в дальнем конце поля. Она сверкала, блистала и явно желала покоиться на моей голове. Мне она тоже нравилась, её исключительно собственный запах, которого мне вполне хватало.
Мои размышления прервала толпа, начавшая шуметь и раздраженно топать копытами. Призванный на состязание Волшебник приволок на поле свой плуг, который блестел на солнце, точно глаза юного жеребёнка; его длинное красное одеяние бросалось в глаза, трепеща на утреннем ветру.
Однако на нём не было ошейника.
Человек был лишен примет возраста, имел благородный профиль, явно немало посидел за столом, скрипя карандашом, одет и обут как полагается. Но без ошейника! Мы не знали, как на него смотреть, как к нему обращаться, и вообще, как он мог находиться среди нас.
Он спокойно отнёсся к нашим взглядам и принялся натирать блестящий плуг порошками и маслами, что-то ему нашептывая, как любимому псу, гладя его длинными пальцами с толстыми костяшками. Когда дело было сделано, плуг уже не блестел, а покрылся каплями и пятнами зловещего цвета – охры, бычьей крови и оникса. Волшебник предложил мне подойти и проверить его работу, точно это была особенно сложная арифметическая задачка. Я потрусил к нему, намереваясь побыстрее обнюхать ядовитые жидкости и объявить, что всё в порядке. Я оставался простой лошадью и ничего не знал о магии, кроме её дурного запаха.
Но стоило мне склониться над плугом, отгоняя мух хвостом и почёсывая затылок с видом знатока, волшебник тоже наклонился к лемеху, повернул ко мне своё узкое темноглазое лицо и прошептал так тихо, что показалось, будто это пчела жужжит над ухом: так тихо, что, кроме меня, никто не мог его услышать:
– Я могу дать тебе то, что ты хочешь.
– Что? – спросил я слишком громко.
Серая-в-яблоках бросила на меня взгляд поверх толпы дерзких жеребят, пытавшихся измерить её рост и ширину плеч. Её дыхание чуть ускорялось, когда она вставала на дыбы; великолепные обнаженные груди отливали серым. Она фыркнула и вскинула серебристую бровь. Я театрально кашлянул и улыбнулся ей, невзирая на насморк, – лошадь рассмеялась, и её смех вполне соответствовал широкой грудной клетке: от него могли и бочки полопаться.
– Я могу дать тебе то, что ты хочешь: победу в гонках, корону, – проговорил тот же голос, тише мух в хвосте годовалого жеребёнка. – Ты достаточно быстр, чтобы обогнать плуг, – это верно как дождь зимой, но тебе ни за что не обогнать её. Погляди на эти плечи, они же как пятнистые валуны! Она лучший бегун, чем ты, и, возможно, из неё получился бы лучший монарх. Но она не даст мне того, что хочу я; это видно по её холке, копытам и тому, как ниспадает её хвост, а также по линии челюсти. Она из тех, кто считает, что добродетель может легко сидеть на троне. А ты знаешь, кто на самом деле объезжает этот мир, я уверен.
– Чего ты хочешь? – На этот раз я был тих, словно мышь под метлой, и прилежно разглядывал детали плуга.
– О, тебя, мой дорогой Гнедой! Ты стоишь куда больше остальных тварей, и тебе это известно. – Он притворился, что затягивает ремни, и убрал прилипшую к вспотевшему лбу прядь.
– Вообще-то я бы так не сказал, – ответил я.
– Ты наполовину человек, наполовину животное и потому идеально соответствуешь моим стремлениям. Позволь мне заниматься своим делом в мире и спокойствии. Помогай время от времени в разных мелочах, и я выиграю эти гонки для тебя.
Мысли мои неслись со скоростью зайца, которого преследует лиса.
– У тебя нет ошейника.
Он стиснул зубы.
– Нет. Я освободился благодаря удачному стечению обстоятельств и наслаждаюсь его отсутствием. Рабство – грех.
