– Не разбей её слишком быстро, – сказала носовая фигура обеспокоенно и опустила меня прямо рядом со штурвалом.
Когда мои ноги коснулись досок новорожденной палубы, я почувствовала себя дома. Я точно знала, какую снасть надо подтянуть, какой парус убрать; изящная шхуна была мне знакома как собственные руки и ноги. Этот корабль был мой, мы казались с ним одной плотью, словно я его родила.
И река слёз, чьего дна теперь не достигал киль корабля-плода, тихонько уносила нас прочь от дерева, которое раньше было плотом. Она всё текла и текла сквозь лес в полной тишине, если не считать мягкого шелеста за бортом, где волны касались корпуса так же мягко, как ребёнок целует щёку матери.
Медленно, очень-очень медленно мы вышли из леса, пересекли поля спелой пшеницы, луга, соляные пустоши и хижины сыроделов, дома с черепичными крышами и песчаный пляж; оставили позади одинокий длинный причал и ушли в открытое море.
Сказка о Святой Сигриде (продолжение)
Томомо облизнула губы, её лисье отражение провело розовым язычком по морде.
– Так на свет появилась «Непорочность». Я назвала её в память о том, что давным-давно утратила, и мы вместе бороздим океан. Кто бы мог подумать, что лиса сумеет стать настоящим моряком? Освоившись, я повела корабль в ближайший порт и набрала команду. Поначалу я не искала женщин или монстров. Но мужчины не хотели служить под началом капитанши, а женщины без наших… особенностей сидели по домам, как светляки в стеклянных банках, и по понятным причинам ничего не смыслили в морском деле. Потому «Непорочность», и без того странная, сделалась ещё страннее и прекраснее. Мы счастливы, свободны, и ты можешь стать такой же.
Сигрида кивнула, её глаза засияли от радости, точно маяки на высоких холмах. Она и не мечтала, что её жизнь может наполниться чем-то ещё, кроме коричной пыли и учётных книг отца. В тот момент её сердце принадлежало черноволосой Томомо, и не было вещи, которую она отказалась бы сделать, попроси об этом капитанша.
Это не являлось секретом для Томми: ей был хорошо знаком свет в глазах Сигриды, она знала эту готовность в любой момент сорваться с места. Многие девушки пали жертвами тех же чар, и Томомо уже не в первый раз подумала, что магия охоты не ограничивается погоней за мышами в поле, влажном после дождя.
– Поскольку ты дочь барж и ничего не знаешь о парусниках, тебе придётся послужить иначе – до тех пор пока ты всему не научишься. Ступай вниз и найди сатирицу с зелёными кольцами на пальцах – она представит тебя нашим пассажирам, а ты позаботишься о них сегодня вечером.
– Да, Томомо… то есть Томми!
Сигрида впервые в жизни улыбнулась – это была широкая улыбка, которая начинается где-то в животе и светится собственным мерцающим светом. Она повернулась, инстинктивно определила дверь, ведущую в недра алого корабля, и позволила этой двери с весёлым стуком захлопнуться за собой.
В Саду
– Я должен идти, – прошептал мальчик. Вокруг умирала ночь; синевато-золотой рассвет, отвоёвывавший небо по частям, уже озарил его руки.
Девочка промолчала в ответ. Она разглядывала свои ладони, будто пытаясь вычитать некий таинственный способ, позволяющий заморозить солнце, не дать ему взойти.
– Ты будешь здесь, когда я вернусь?
Мальчик не сомневался в обратном, чего бы она ни пообещала. Она ускользала от него, будто кисея, утекающая сквозь пальцы. Когда девочка сидела на подоконнике, рассказывая о смерти злобного Короля и о том, как дева-птица полетела искать свою пещеру, он мог её коснуться, положить голову ей на колени и ощутить её тепло, как воробей чувствует крылом свет солнца. Теперь она казалась тонкой и прозрачной, и мальчик боялся протянуть к ней руку, чтобы та не прошла сквозь её тело, как сквозь водопад. Думать он мог лишь о том, как украсть для неё любое пиршественное блюдо, плащ из перьев или меха, флягу вина или даже кольца с пальцев Динарзад. Только бы она снова ему улыбнулась, как той ночью, улыбкой, подобной рассвету над первым во всём мире морем.
Он смотрел на неё, хмурясь, и ухоженными пальцами ковырял ком грязи.
– Мы встретимся на кипарисовой тропе, где камни выкрашены в красный цвет. Я буду там, обещаю.
И она действительно улыбнулась, нежно и широко, словно река, пробирающаяся сквозь тайный лес.
Миновав арочные ворота, мальчик не успел сделать и двух шагов, как голос Динарзад безжалостно вонзился в него, будто горячий нож в желудок.
– Почему ты продолжаешь причинять мне боль?
В её голосе звучали обида и печаль, и он чувствовал приближение беды.
– Сестра, – начал мальчик, – она не такая, как ты думаешь…
– Мне нет дела до того, какая она! Она не нарушала правила своего дома – у неё нет дома, которому можно было бы противиться! Это ты идёшь поперёк моей воли и воли Султана, из-за тебя жёны в постоянной панике, словно птицы, которым бросили горсть зерна!
Конечно, ничего подобного не произошло. Гарем был огромен до такой степени, что за появлением и исчезновением множества детей почти никто не следил. Каким образом он мог оказаться настолько особенным, чтобы о нём беспокоился ещё кто-то, кроме ненавидящей Динарзад? Жены вечно бездельничали и с умным видом отдыхали в залах, как львицы, изредка шлепая разыгравшихся детёнышей. Армия воспитателей, стражников и старших сестёр на выданье держала потомство под контролем, и именно они, должно быть, заметили ночное отсутствие мальчика.
– Чем вы с ней там занимались? Пора бы знать, что в твоём возрасте более чем неприлично оставаться на всю ночь наедине с незамужней девушкой. Почему ты не можешь вести себя как полагается сыну благородного человека? Разве посиделки под звёздами могут стоить больше того, чем ты владеешь?
Мальчику показалось, вот он – шанс её переубедить. Но, когда он попытался рассказать историю девочки так, чтобы она поняла, отчего его сердце тянется к Саду, как лошадь тянется к дому, когда чувствует близость дома, его речь стала путаной. Он не смог, как ни пытался, рассказать всё красиво, передать ту же самую историю, что девочка выплетала из черноты своих век, будто странную нить.
– Динарзад, давай я расскажу тебе одну историю. Жила-была девочка, которую никто не любил, и звали её Седка. Она жила в городе у моря, и однажды другая женщина – мне кажется, она была очень толстая, – подружилась с ней и подарила апельсин, потому что они обе чинили сети. Седка была с юга, где растёт множество апельсинов. Или… Да, кажется, так правильно. Женщина, которую звали Сигрида – это важно, запомни, – рассказала Седке историю о том, как трое мужчин с песьими головами увели её в священный город, и там псоглавцы рассказали ей историю об ужасной госпоже, которую называли Чёрной Папессой, – она сводила мужчин с ума поцелуями. Папесса поцеловала псоглавцев, и они, покорные её воле, сожрали собственного брата…
– Ты сошел с ума, дитя? Она тебя зачаровала, и твоя голова сделалась мягкой, как яблоко после града? Я не желаю об этом слышать!
