Много позже Джиота стала анахореткой Шадукиама и сплела платье из волос. Моя сестра была с ней в тот день, когда выковали цепь, – Джиота сама помогала прикрепить её к стене Базилики. С той поры, как нашу мать убил принц аримаспов – Джиота знала, что так случится, – она оставалась нашей любимой подругой, хотя с Квири они всегда были ближе. Связь между ними возникла ещё в утробе, и я не посягаю на неё, потому что родился, как все Грифоны, кроме одного, – из яйца, но не из плоти.
Из всех нелетающих Грифоны любят только Джиоту. Мы скучаем по ней, мы оба. Так скучаем…
Сказка про Грифона и Короля (продолжение)
Меня не впечатлили чувства, проявленные Грифоном. Но в глазах Хаима стояли слёзы, и эти двое точно сблизились, как король и его глаз, вспоминая о городской ведьме.
– Джин, анахоретка должна была знать, что ты о ней вспомнишь, – значит, она считает, что ты должен мне помочь. Дай мне твой коготь, чтобы я мог убить И, овладевшего телом моей возлюбленной, и упокоить её. Умоляю… возьми его с задней лапы, чтобы ты по-прежнему мог сражаться! Дай мне коготь!
Джин склонил голову набок и на миг сделался до смешного похож на цыплёнка, который размышляет над зерном, рассыпанным во дворе.
– Отчего я должен отсечь часть своего тела, чтобы одолжить её тебе? Если из моей лапы вырвать когти, заново они не отрастают. Разве не проще отнести тебя на своей спине в Шадукиам? Я сам убью И – попасть когтем в глаз нетрудно. И я снова увижу Джиоту – моё сердце жаждет узнать, насколько длинным стало её платье.
Одноног вскочил на свою ступню и сквозь завывания ветра прокричал, что согласен. Они были готовы отправиться в путь в любой момент, не вспомнив про того, кто донёс себялюбивого калеку до самой вершины! Я громко откашлялся, и оба дурня, повернувшись, уставились на меня, будто я появился внезапно в облаке магического дыма. На мгновение все трое застыли, моргая, с глупым видом.
Наконец Джин – ибо, раз уж мне известно имя паршивой птицы, следует его использовать, – выпрямился во весь рост и стряхнул с перьев золотые соломинки из гнезда. Он был больше, чем я предполагал: слоны, которых я убивал вместе с товарищами по охоте, рядом с ним казались бы карликами, а перья были такими голубыми, словно выпили цвет из самого неба.
– Возьми из гнезда то, что тебе нужно, аримаспийский пёс. Возьми, я не буду тебя останавливать. Но поклянись, что никогда не вернёшься к Красной горе и что твои люди больше не потревожат меня из-за золота. Поклянись Окуляром, своим слезливым и вонючим Всемирным Оком, и я позволю тебе хозяйничать в своём гнезде!
Я одарил его красивой улыбкой, мои зубы блеснули на солнце.
– Клянусь Окуляром и Всемирным Оком, что ни я, ни мои соплеменники никогда к тебе не приблизимся.
Джин резко кивнул и, схватив Хаима за грязный воротник жилета, зашвырнул бедолагу на свою широкую бирюзовую спину. Насмешливо фыркнув, он взмыл в воздух, а я остался один. Сквозь завывания ветра слышались только прощальные слова взбудораженного Хаима.
Я опустился на колени и стал собирать блестящую солому, из которой было свито грифонье гнездо. А мысли мои были о Белом Чудовище, Квири, и о моих сыновьях, украшенных её золотом.
Сказка о Святой Сигриде (продолжение)
Олуваким уставился на Сигриду с голодной ухмылкой.
– Вот куда мы направляемся на вашем корабле – к Белому Чудищу в центре Кипящего моря, Обжигающего моря, к последнему Грифону. Мы возьмём столько золота, сколько хотим, я изготовлю новый Окуляр для моего наследника, и мы наконец победим тех, кого не благословило Всемирное Око.
Сигрида сидела, как громом поражённая, и взволнованно дёргала растрёпанные кончики своих кос.
– Что случилось с Хаимом? Они с Джином убили И? Я слышала, И – ужасные твари… Их не было в Аджанабе, слава всем Звёздам в небесах!
Король аримаспов нетерпеливо пожал плечами.
– Изготовив свой Окуляр в пламени Оба, я посмотрел в сторону Шадукиама – из любопытства, только и всего, – и увидел, что тело его Товы гниёт в земле. Думаю, они всё сделали, как хотели. Мне безразлично, чего добились цыплёнок и калека. Джин мёртв – это я тоже увидел и испытал некоторое удовлетворение. Поисками Хаима не утруждался. Только Белое Чудовище имеет значение. Только золото!
Очень осторожно, не поднимая глаз от пола и молясь, чтобы он опять не разозлился, Сигрида спросила:
– Вы ведь понимаете, что, если уничтожите последнего Грифона, больше не будет Окуляров для ваших сыновей? Почему бы не позволить ей родить детёнышей, чтобы и будущим поколениям хватило золота?
– Ага! Она уже снесла яйца, умная Сигрида! Поэтому мы и должны найти её сейчас, до того, как они вылупятся, и собрать драгоценный желток! Что касается расы Грифонов, они лишили нас лошадей! Мы больше не тот клан, который мог расширять границы своих владений, шустро пересекая степи на четырёх ногах вместо двух. Нам приходится клянчить и воровать жеребят у соседей, а жеребята слабые и болезненные, не растут. Грифоны заслужили уничтожение. Мы распределим добычу так, чтобы Окуляр сохранился, но я не позволю Белому Чудовищу остаться в живых!
– Погоди-ка… благородный вождь Олува, почему же ты сам отправился за грифоньим золотом? Если новый Окуляр нужен твоему сыну, почему не он зафрахтовал «Непорочность» и отправился на охоту за Квири?
Король одновременно нахмурился и покраснел – Сигрида не поняла, от гнева или от стыда, и мысленно затрепетала от страха перед этим громадным человеком. Но, когда он заговорил, его голос звучал тихо и печально, почти как шепот:
– У меня нет сына, юная Сигрида. Это позор моего дома. Поначалу мы решили, что это благословение. С той поры, как Грифоны выместили свою ярость на наших женщинах, у нас осталось мало девушек. Но с того дня, как я поклялся не трогать проклятое гнездо Джина, ни один мужчина из Олува не зачал мальчика – у нас рождаются только девочки, мы наплодили целое поле девочек, одна красивее другой, и ни одной из них нельзя владеть Окуляром. Теперь мы поняли, что это проклятие, и с удвоенной силой взялись истреблять Грифонов. Позволить женщине править – это противоречит нашим законам, догматам Ока. Мы ждали, сколько могли, молились и приносили в жертву быков, чтобы Око позволило хоть кому-то из самых скромных Олува зачать со своей женщиной сына. Но теперь у Олува нет сыновей – мужчины, которых ты видишь, родом из других семей. Хотя они ёжатся от страха в моём присутствии, если не появится наследник Олува, наделённый Окуляром, они захватят власть и передадут кому-то из своих. Чтобы соблюсти установленную небесами священную истину, согласно которой лишь мой род может править, я постановил, что моя старшая дочь получит золотой глаз этой зимой.
Сказав это, король выпрямил свою блестящую спину и заговорил громко – сильный голос раскатился по всей каюте:
– Но не пристало девочке отправляться на подвиг и убивать – честь Последней Охоты на Грифона должна принадлежать мужчине! Поэтому я принял на себя этот груз ради прекрасной Олувафанмики, которая станет королевой. От её имени я убью Белое Чудовище и изготовлю золотой глаз… Я один из всех королей одолею пламя Оба дважды!
