– Если не хочешь, и не надо! Я сатирица, но совершенно не умею играть на дудочке… Мы больше, чем наши тела.
– Так не пойдёт, о дражайшее из всех тел. Если ты мне её не отдашь, я сам найду. Однажды ты проснёшься, а меня рядом не будет. Я искал её семь дней и не нашел, но ты не настолько хорошо умеешь прятать вещи, и в конце концов я обязательно её разыщу. Пожалуйста! Ты причиняешь мне боль…
Я медленно расстегнула жилетку с поясом и запустила руку за пазуху. Вытащила серую шкуру, которая хранила тепло моего тела.
– Я всё время носила её с собой, мой милый тюленёнок. Я носила твою шкуру каждый день.
Покров протянул руки через стол и взял её у меня – я сопротивлялась лишь самую малость. Он коснулся её с восторгом, словно она была соткана из света и украшена звёздами.
– Я больше не устал, Эшколь, – сказал он голосом, тихим будто течение реки.
– О, – ответила я, вздохнув, – тогда я за тебя рада. Но я устала, как старая осина, согнувшаяся пополам.
Утром он исчез, а я отправилась сквозь туманные сумерки к дедушке Тису. Я лежала у его корней и гладила их, прогнала нескольких белок. Я не плакала: мне было невыносимо прикосновение воды к собственной коже.
«Он мне нравился, – прогудел Тис. – И я тут подумал… Да ну её, эту кору».
Сказка о Святой Сигриде (продолжение)
– Некоторое время я странствовала, держась подальше от Леса и всего остального. Я не искала море специально, просто однажды земля превратилась в песок, воздух заполнился туманом и чайками, и появилось оно. Портовый бродяга рассказал мне о корабле, на который нанимали только женщин, – волшебный корабль с красным корпусом и капитаншей-лисицей. Я записалась в команду быстрее, чем леопард хватает кролика челюстями, – Томми мне обрадовалась. Я не понимала, что Покров говорил про инстинкт ухода, пока не увидела этот корабль, а когда увидела, всё стало понятно без слов.
Уход заполучил меня, и я отдалась ему, в точности как мой селки. Я уже не скучаю по нему, как раньше, – сатиры не созданы для скорби. Но иной раз, когда на море штиль, мне снятся бесконечные шкуры, точно слои луковой шелухи. Однако вот она я – хозяйка трюма «Непорочности» и всего, что в нём происходит. Это не такая уж плохая история, в которой можно поучаствовать.
Корабль вдруг накренился на борт, и раздался странный шипящий звук. Эшколь вскочила с койки, её копыта тяжело стукнули по доскам палубы.
– Кипящее море! – воскликнула она. – Сигрида, ты должна на это посмотреть! Вид, за который любая другая команда заплатила бы жизнью!
Выбравшись на верхнюю палубу, парочка обнаружила какофонию звуков и вихрь действия. Обуреваемые нетерпением аримаспы заняли нос корабля, не замечая, что мешают такелажницам управляться с парусами. Один младший придворный бросил косой взгляд на молодую джиннию, которая отвесила ему оплеуху и огненными пальцами подожгла бороду. Его компаньоны возмущённо взревели и принялись тушить пламя.
За штурвалом стояла спокойная Томомо собственной персоной, ведя корабль по водам Кипящего моря, боровшегося с изящным судном уже не волнами, а неистовыми пузырями и шипением пара. Океан был полон сил и злости, обжигал борта корабля, вздымая крутящиеся колонны кипятка, от которых во все стороны летели брызги, попадая многим женщинам в лицо и оставляя волдыри. Поначалу многие остолбенели, наблюдая за взбесившимся морем, но одна за другой поняли, что надо держаться подальше от борта и всё внимание удалять снастям и парусам. Стоял оглушительный шум – будто вой ветра, ворвавшегося в детский бумажный домик, в один миг смявшего стены и стропила.
Сигрида повисла на ограждении у кормы, вдыхая морской пар. Она смотрела на горизонт, от ветра её тёмные волосы прилипали к щекам, и на миг, на краткий миг она увидела на границе, где штиль встречался с кипятком, серую тюленью голову, которая качалась вверх-вниз на волнах, и услышала тихий скорбный лай того, кто не мог следовать за кораблём.
– Сигрида! Ко мне! – рявкнул Олуваким со своего места на носу.
Она неохотно повернулась и, подбежав, остановилась поодаль от его свиты в надежде, что ему не понадобятся её услуги. Король протянул ей громадный чёрный кулак, в котором, словно меч, была зажата длинная латунная подзорная труба.
– Смотри! Тайный остров! Не очень-то он тайный, разумеется, но ни одна глупая грифоница не сумела бы спрятаться от Окуляра!
Он протянул подзорную трубу Сигриде с выражением на лице, которое свидетельствовало о том, что он чувствует себя неимоверно щедрым. Девушка приложила трубу к глазу и увидела вдали мерцающую полосу земли, которая становилась больше с каждым мгновением. «Непорочность» резала бурливые волны с невероятной скоростью, ничто не могло замедлить её бег. Сигрида тщетно надеялась, что стихнет ветер, и они не смогут добраться до острова и убить бедную Квири. Но не успела она опомниться, как корабль встал на якорь недалеко от берега, и один из баркасов заполнился нетерпеливыми аримаспами, среди которых нашлось место для Длинноухой Томомо и самой расстроенной Сигриды.
Тайный остров оказался песчаной полосой среди сердитого моря. Прилив пузырился на белом песке; принесённые волнами и ветром куски дерева, разбросанные по берегу, были красными, как обожженная плоть. Похоже, когда-то в центре этого клочка земли стояла башня, но от неё осталась лишь гора разбитых камней. Некоторые ещё стояли друг на друге, так что можно было разглядеть часть стены и арку бывшего окна – но не более. Отряд ступил на твёрдую землю, и почти сразу аримаспы ринулись через дюны, издавая жуткие вопли, к приметному гнезду Белого Чудовища, расположенному в северной части песчаной косы. Сигрида осталась рядом с капитаншей.
– Ты удивляешься, зачем я взяла на борт мужчин, которые собрались извести целую расу, – мягко проговорила Томомо. – Думаешь, это сурово и жестоко… Но такова суть пиратства. Мы свободные женщины и потому не соблюдаем правила, которым все подчиняются, целиком или частично. Если золото, которое они дают нам, позволяет чинить паруса и покупать вина на ужин, мы берём их на борт. Если у тебя от этого сжимается желудок, я оставлю тебя на острове – выбирайся как хочешь.
Сигрида промолчала.
Когда они приблизились к гнезду, Белая грифоница кричала, словно раненая медведица, и крыльями отбивалась от волны аримаспов, которые бросались на неё с мечами и копьями. Она отчаянно сражалась, защищая гнездо: схватив одного из мужчин, разорвала ему живот, а другого бросила на острые камни. Под её задними лапами две женщины разглядели три больших яйца, бело-голубых, точно кусочки неба.
– Очень неумелая атака, Олува. Я думала, ты и твоё племя – мастера охоты! Меня обманули, – прокричала Томми.
Грифоница зашипела на неё, встопорщив сияющие перья. Она была белой от кончика хвоста до макушки, даже шерсть на её львиных задних лапах имела цвет ледника. Только когти и клюв были золотыми, всё остальное тело казалось бесцветным и чистым, как песок на берегу. В её глазах метались искры паники и отчаяния. Олуваким на мгновение замер, словно задумавшись, а потом небрежным жестом подал сигнал своим людям. Они тотчас повиновались и отступили от неистовой твари.
