– Жаль, ты не сказала мне раньше, что собираешься работать в кино, – заметила мать. – Я бы тебя отговорила. У тебя не тот характер, чтобы быть актрисой.
– А какой у меня характер? – проворчала я.
– Обыкновенный. Покладистый. Мягкий.
– Ну, нет!
– Не нет, а да. Ты недостаточно жесткая для нашей профессии. В этой среде тебя не ждет ничего хорошего. Я говорю не для того, чтобы как-то тебя обидеть, поверь, а чтобы ты не таила напрасных надежд.
– Ты же сама актриса, – сказала я. – В чем, по-твоему, секрет успеха?
Мать усмехнулась и аппетитно потянулась, как кошка.
– Ну, если бы я была Алексеевым
[15], я бы сказала, что мастерство решает все, что талант… и нагородила бы сто коробов чуши. – Она задорно сощурилась. – На самом деле все очень просто, Танюша. Найди себе толкателя.
– Толкателя? – переспросила я, озадаченная.
– Да. Того, кто будет тебя продвигать. Режиссера или антрепренера.
– В кино он называется продюсер, – заметила я.
– Ты меня поняла, – кивнула мать. – Ищи себе продюсера или режиссера. На актеров время не трать: они озабочены только своей карьерой. Если бы ты работала в театре, я бы посоветовала тебе обратить внимание на драматурга. Книпперша, – она холодно улыбнулась, потому что терпеть не могла эту актрису, – отхватила себе Чехова и правильно сделала, потому что хороший драматург всегда сможет написать для жены выигрышную роль. Но если правда то, что я слышала, в кино сценарист – чуть больше, чем никто. Так что либо продюсер, либо режиссер – если, разумеется, ты всерьез намерена сделать карьеру. И еще: если до тридцати ты не станешь кем-то, лучше уходи из профессии. После тридцати тебя в ней ничего хорошего не ждет.
– Ну, я всегда могу вернуться к машинке, – сказала я. – Хотя работы сейчас очень мало, и платят за нее гроши. Одна знакомая говорила, что вынуждена печатать тысячу конвертов с адресами за полтора доллара.
– Тогда уж лучше сниматься в массовке за десять долларов, – пожала плечами мать. – Хотя, конечно, все это вздор. Если твое имя не стоит крупными буквами на афише, ты никто.
Я замялась. В письмах, которыми мы время от времени обменивались, мы редко затрагивали тему денег. Я знала, что во время краха мать потеряла часть наследства Герберта, которую Павел Егорович вложил в акции. С другой стороны, они жили все в том же уютном доме, и в саду на яблоне по прозвищу «жадина» по-прежнему висели потемневшие яблоки, которые она упорно не желала отдавать.
– Скажи мне правду, – начала я. – Вам нужны деньги?
– С чего ты взяла? – удивленно спросила мать.
– Ну, аренда дома… разные траты…
– Какая еще аренда – мы купили дом, и теперь он наш, – отмахнулась мать.
– Купили?
– Ну да! До краха хозяева не хотели его продавать. То есть они были не против, но заломили цену, которую мы не могли себе позволить. А потом недвижимость упала в цене. Ты бы видела, как я торговалась! – хохотнула мать. – Хватило в итоге на дом с участком и еще немного осталось. Так что учти, дом теперь наш, а когда мы умрем, он достанется тебе. И тебе всегда тут рады.
– Знаешь, – помедлив, признала я, – меня пугает, что кризис все никак не кончается. Миллионы людей стали нищими, в стране растет всеобщее озлобление… Ты… ты никогда не думала, что в этих условиях рискованно что-то здесь покупать? Не окажется ли так, что мы бежали от одной революции, чтобы нарваться на другую…
Мать поглядела на меня острым взглядом, который я редко у нее замечала.
– Представляешь, мы перед покупкой дома как раз обсуждали это с Пашей, – серьезно сказала она. – Он уверен, что тут не будет никакой революции. Американцы неспособны проникнуться идеей, к которой не прилагается банковский счет. В этом сила и слабость этой нации.
В начале 1931 года я снялась в нескольких массовках и почувствовала, что с меня хватит. Я не видела для себя перспектив в профессии, а совет матери – найти себе продюсера или режиссера – казался мне верхом наивности, потому что я каждый день видела девушек, которые пытались сделать карьеру в Голливуде через постель, а в результате приобретали только репутацию легкодоступных шлюшек, которых имели все кому не лень. Как-то одна костюмерша спросила, не желаю ли я поработать манекенщицей в модном магазине. Платить обещали по шестьдесят долларов в неделю. Я устроилась на работу, и какое-то время все было прекрасно, пока я не встретила Тома Портера. Этот блондин спортивного вида был на шесть лет старше меня, занимал денежную, но не слишком обременительную должность в крупной фирме, куда поступил после университета, и производил самое приятное впечатление. Самое главное, что он казался бесконечно далеким от моих предыдущих увлечений – жизнерадостного эгоиста Тони, которому я была интересна лишь из-за его соперничества с братом, и психопата Рэя, который вознес меня на воображаемый пьедестал. Жизнь еще не научила меня, что эгоисты и даже психопаты могут доставить гораздо, гораздо меньше проблем, чем приятные, улыбчивые, спортивные джентльмены с высшим образованием.
Итак, у меня завязался роман с Томом, включавший подарки, дорогие букеты, заверения, как я много для него значу, и проч., и проч. Развязался он сразу же после того, как я поняла, что жду ребенка, и предложила узаконить наши отношения.
Тут я сразу же узнала, что я, оказывается, меркантильная золотоискательница, что Том вообще не уверен, что ребенок его, и что я нарочно завлекала его, чтобы использовать. Кроме того, о свадьбе не может быть и речи, потому что он уже женат.
Я проплакала целый вечер, забившись в угол спальни. Мне хотелось умереть, и мое желание едва не исполнилось после того, как я решилась на аборт. После него начались осложнения, и я серьезно заболела. Все деньги, которые оставались у меня к тому моменту, ушли на врачей; пришлось также продать украшения, которые Том мне подарил. Я была уверена, что с моим прошлым статистки и манекенщицы смогу кое-что заработать, как только встану на ноги, но я не учла, что болезнь отразилась на моей внешности. В магазине сказали, что я слишком плохо выгляжу для того, чтобы к ним вернуться, а в актерском бюро развели руками и объявили, что не могут мне ничего предложить.
Я приехала домой и в холле увидела миссис Миллер. Сегодня был день платы за квартиру, но у меня оставалось только полтора доллара на бензин и еду – больше ничего.
– Миссис Миллер, – сказала я, – мне очень жаль, но я не могу вам заплатить. Я съеду, и вы можете сдать квартиру хоть завтра.
– Куда это вы собрались съезжать – в ночлежку, что ли? – проворчала миссис Миллер. – Оставайтесь, я вас не гоню.
Я растерялась и забормотала что-то о том, что я могу не найти работу и через неделю, и через месяц, потому что на каждую вакансию сейчас толпы соискателей, и миссис Миллер может потерять деньги…
