– Рут Четтертон, – поспешно проговорил Годдард. – Джанет Макдональд. Нэнси Кэрролл
[24]. Мэрион Шайн.
– Стоп, – внезапно сказал Шенберг, открывая глаза. – Лайт
[25]. – Он подумал, морща лоб, и дополнил: – Лиза Лайт… нет, Лора Лайт. Лора Лайт, Лора Лайт, – повторил он несколько раз. – А? По-моему, то, что надо. Коротко, красиво и запоминается мгновенно. Лора Лайт.
– Это гениально, мистер Шенберг, – с чувством промолвил Годдард. Но его нервный тик при этих словах отчего-то только усилился.
– Подписывайте контракт, – велел мне Шенберг и нажал кнопку, вызывая секретаршу. Через секунду она уже стояла на пороге кабинета. – Энни, я забыл дать вам указания насчет имени. Наша новая актриса будет зваться Лорой Лайт. Впечатайте его на соответствующей странице.
– Да, сэр, – сказала секретарша.
– Годдард займется вашей биографией для прессы, – сказал Шенберг, поворачиваясь ко мне. – Можете прямо сейчас обсудить с ним все детали.
– Да, мистер Шенберг, – уныло промолвил Годдард. – Прямо сейчас этим и займемся.
Я отдала подписанный контракт Энни и в сопровождении пиарщика вышла из кабинета. Откровенно говоря, едва Шенберг остался за дверью, я ощутила облегчение – и даже не сомневаюсь, что мой спутник испытал то же самое чувство.
34
Скажу сразу же, что разговора с Годдардом в его кабинете не получилось. Он все еще переживал недавнее унижение, свидетелем которого я стала, а я была недовольна тем, что мне дали псевдоним в честь Мэрион Шайн, актрисы, которая мне абсолютно не нравилась. Я считала, что у Мэрион мало красоты и еще меньше таланта. Конечно, пластические хирурги поработали над ее внешностью, сделав ее приемлемой для экрана, а брак с могущественным продюсером Голдманом позволил ей выбирать любые роли, но для меня это ничего не меняло.
– Что ж, давайте начнем, – сухо промолвил Годдард. Он сел за свой стол и придвинул к себе пишущую машинку. – Когда и где вы родились?
Дальше разговор продолжался в таком же формальном ключе, с явным желанием отделаться от меня как можно скорее. Несколько раз при мне Годдард приложился к металлической фляжке, в которой что-то соблазнительно булькало, и по его повадкам я поняла, что он пьет, а в дальнейшем, судя по всему, будет пить еще больше, пока не сломается окончательно. Я никогда не испытывала симпатии к пьяницам, а так как Годдард явно не испытывал симпатии ко мне, у меня пропала всякая охота с ним откровенничать. Я не стала уточнять, что Петербург, в котором я родилась, находится вовсе не во Флориде, не стала упоминать об отце и еще об очень, очень многом. Кроме того, я солгала, что какое-то время посещала балетную школу, чтобы не противоречить версии продюсера и не признаваться, что все мое образование – четыре класса гимназии, причем последний год я не доучилась по независящим от меня причинам. Недостающие знания я стремилась восполнять своими силами и всю жизнь читала грамматики, словари, учебники, научно-популярные книги, не говоря уже о художественной литературе. Впоследствии многие люди, общавшиеся со мной, спрашивали, какой колледж я окончила, и их обескураживал мой ответ, что большую часть моего багажа знаний мне дало самообразование. По-моему, они думали, что я рисуюсь и хочу произвести впечатление, хотя я говорила чистую правду.
– А теперь, – сказал Годдард, – я хочу задать вам еще один вопрос, и подумайте как следует, прежде чем отвечать на него. – Он снял очки и тщательно протер их. – Были ли в вашей жизни какие-либо моменты, которые могут быть использованы против вас?
– Например?
– Ну, например, двоемужие, – небрежно уронил мой собеседник, водружая очки обратно на переносицу и с любопытством глядя на меня. – Или работа в борделе. Это я так, навскидку.
– У меня подержанный автомобиль, которому лет пятнадцать, – сердито сказала я. – Сойдет?
– Такой автомобиль в Голливуде лучше, конечно, не светить, – усмехнулся Годдард. – Но я имею в виду другое. Когда ваши фото появятся в журналах, могут всплыть разные люди из прошлого с историями о вас. Одно дело, когда какой-нибудь болван вспоминает, как он дергал вас в детстве за косички, и совсем другое – когда заявляют, что вы, например, работали в подпольном баре. Или что-нибудь в этом роде. Понимаете?
– Я никогда не работала в подпольном баре, – сказала я. – Посещала – да, бывало дело. Но не работала.
– В полиции есть на вас что-нибудь? Не стесняйтесь, говорите откровенно, мисс Лайт. Мы все равно проверим, у нас есть возможности.
До меня не сразу дошло, что впервые в разговоре человек назвал меня не именем, а актерским псевдонимом. Я бы предпочла, по правде говоря, чтобы это случилось в какой-нибудь более приятной беседе.
– Мне выписывали штрафы за неправильную парковку, – сказала я.
– И за превышение скорости?
– На моей машине это невозможно. – Я вздохнула. – Ладно. Я делала аборты, и у меня был роман с женатым мужчиной.
– С кем?
Я назвала имя.
– Он не женат, – сказал Годдард.
– Простите? – пробормотала я.
– На студии знают семью Тома Портера, и я в курсе его дел. Он не женат.
Тут я сделала одно открытие. Можно пережить, когда твой бывший оказывается крупной сволочью. Гораздо обиднее, если выясняется, что он просто-напросто мелкий лжец и обыкновенный подлец, потому что это унижает тебя гораздо больше.
– Что еще вы мне расскажете? – спросил Годдард.
– Ничего, – ответила я, мысленно прибавив: «Иди к черту».
– Ваше дело, – ответил мой собеседник. Он вынул из машинки отпечатанный лист и положил его в папку. – Съемки начнутся примерно через месяц. Вы должны будете сняться у нашего фотографа для прессы, по первому требованию являться на студию для проб костюмов, грима и прически, ходить на премьеры других фильмов, если этого от вас потребуют, и не попадать ни в какие истории. В вашем контракте есть пункт о расторжении в случае нежелательного поведения, и советую вам всегда о нем помнить.
– Постойте, – сказала я. – Насколько мне известно, миссис Блэйд только сегодня подписала контракт. Разве сценарий будет готов за месяц?
– Мистер Шенберг обсуждал сценарий еще до подписания контракта, – отозвался Годдард. – Так что сценаристы ждут только сигнала, чтобы приступить к работе. Если он посулит им хорошие деньги, они и за неделю его напишут.
И он послал меня к одному из студийных фотографов, который, взглянув на меня, пробормотал: «Еще одна блондинка». Съемку назначили на следующую неделю, потому что сейчас работы у фотографа было невпроворот, а я вполне могла подождать.
