Я подняла трубку и узнала, что завтра меня вызывают на студию для костюмных проб. Пообещав приехать, я повесила трубку, но тут телефон зазвонил снова.
– Что-нибудь еще? – спросила я.
Последовала пауза, и мужской голос спросил:
– Это Лора Лайт?
– Может быть, – ответила я. – А вы кто?
– Человек, который может научить вас играть в теннис.
– Да ну? И зачем мне это?
– Вы разве меня не помните? – встревожился голос. – Я Джонни. Джонни Шенберг.
Очаровательно. Ты бы еще через полгода позвонил, чтобы я окончательно все забыла.
– Извините, Джонни, я вас не узнала, – сказала я.
– А я вас сразу узнал, по голосу. Он у вас как жемчуг, который сыпется в хрустальный бокал.
По одной этой фразе уже можно было все понять, но я была так взвинчена, что даже не обратила на нее внимания.
– Вы свободны завтра? – продолжал Джонни.
– Боюсь, что нет. У меня примерка костюмов для фильма.
– «Наш враг»?
– Ага.
– Я видел «Леди не плачут» в готовом виде, – сообщил Джонни. – По-моему, очень хорошо.
– Я увижу только на премьере, на следующей неделе.
– Я сказал отцу, что вы хорошо играете и что вы заслужили главную роль. Он ответил, что все зависит от того, как публика примет фильм. – Пауза. – Я буду завтра на студии. Ничего, если я загляну к вам?
– Конечно, заходите, – сказала я. – До завтра, Джонни.
– До завтра, Лора.
Для четырех сцен мне сделали всего два костюма, так что примерка закончилась сравнительно быстро, и Джонни предложил куда-нибудь поехать.
– Я не пью, – сказала я. – Если хотите, можем посидеть где-нибудь в ресторане, но лучше там, где нас не потревожат.
Через час мы сидели в зале, где висели люстры со сверкающими подвесками и оркестр на эстраде наигрывал мурлычущую мелодию. Я скользила глазами по строкам меню. Soupe cressonière, consommé renaissance, madrilène en gelée, poulet sauté aux champignons, caviar malossol, turbotin smitane…
[26]
– Это очень хороший французский ресторан, – сказал Джонни.
– Я вижу, – ответила я и, не удержавшись, добавила: – По ценам. – Каждое блюдо стоило как минимум два доллара. Это сейчас два доллара не представляются значительной суммой, а тогда можно было дешево пообедать меньше чем за доллар, а туфли купить за три.
Стоит отдать ресторану должное, нас чудесно накормили, и даже указанная в меню икра оказалась весьма неплоха. С мыслью, что вечер удался, я вышла на улицу в сопровождении своего спутника. Служители подогнали мою машину и автомобиль Джонни, и тут к нам подошли двое нищих. Я полезла в сумочку, но у меня не было с собой мелочи, и я дала каждому по полдоллара, которые бедолаги приняли с изумлением и благодарностью. Когда нищие удалились, Джонни посмотрел на меня с удивлением.
– Зачем вы дали им столько? – спросил он. – Хватило бы и никеля
[27].
Его фраза убила вечер, как человека убивает пущенная в сердце пуля. Только что в дорогом ресторане мы вдвоем съели и выпили на сумму больше двадцати долларов, и теперь мой спутник попрекал меня за какой-то паршивый доллар! У меня возникло прескверное ощущение, что еще один Том Портер навязался на мою голову – замечание было вполне в его духе.
– Это мои деньги, – холодно сказала я. – И я буду делать с ними что захочу.
Джонни, конечно, понял, что допустил ошибку, но не осознал ее масштабов. По-американски сделав вид, что ничего особенного не произошло, он попытался перевести разговор на другую тему. Если бы он извинился и признал свою неправоту, я бы через минуту все забыла, а так я чувствовала типично русское желание – если уж разругаться, то разругаться вдрызг, потому что его поведение меня взбесило.
– Знаете что, – сказала я, оборвав своего собеседника на полуслове, – нам лучше не встречаться. Вы такой же, как все в Голливуде. Такой же, как все! Вы думаете, что, если у вас есть деньги, вы какой-то особенный. Но вы их даже не заработали! Вам просто повезло быть сыном своего отца!
Джонни опешил. Пока он искал слова – а, как и всем застенчивым людям, они ему давались с трудом, – я уже села в свою машину и уехала.
Вернувшись домой, я приняла душ, прочитала две страницы словаря и задумалась о том, какие последствия будет иметь моя выходка. Ясно, что со студии меня вышибут и контракт расторгнут, как только Джонни нажалуется папеньке на мое неподобающее поведение. Значит, я не буду играть подружку гангстера в проходном фильме, который надеялся оседлать успех «Врага общества»
[28]. Минус роль, от которой меня воротило, и я наконец-то смогу нормально выспаться. На следующей неделе выходит мой фильм. Почему бы не попробовать устроиться на другую студию, если он будет иметь успех? В крайнем случае отрежу ногти (я со вздохом поглядела на свой маникюр по тогдашней моде: красные ногти, белые кончики и лунки) и опять засяду за машинку.
– Пошли они все!..
С этой мыслью я рухнула в постель и забылась сном.
37
На следующий день мне позвонили со студии и сообщили, что я должна выглядеть на премьере наилучшим образом, а если у меня нет подходящего вечернего платья, они будут счастливы мне его подобрать.
– Да, мне понадобится платье, – сказала я. – Когда я могу приехать?
Повесив трубку, я задумалась. Может быть, увольнять актрису до премьеры считается дурным тоном и вызывает ненужные толки; может быть, Шенберг выжидает, будет ли фильм иметь успех. По правде говоря, меня бы вполне устроило, если бы меня уволили после премьеры, но до того, как начнутся съемки «Нашего врага». Я не желала играть идиотку, которую убивают ни за что.
Выбор наряда для премьеры моего первого настоящего фильма все же взволновал меня сильнее, чем я надеялась. Я остановилась на нежно-голубом платье с бисером и норковом палантине, потому что, как объявили костюмеры, «нельзя, чтобы наша актриса была без норки». Договорившись с помощницей Хэла насчет прически в день премьеры, я отправилась в пиар-отдел, где мне показали афиши фильма, созданные художником. Меня он нарисовал, очертив контур лица синим, волосы – желтым, а губы – малиновым. Платье изображало множество пурпурных штрихов. В целом изображение походило на меня не больше, чем зебра в местном зоопарке.
– Сколько же он выпил? – спросила я, в ужасе рассматривая плакат.
Годдард посмотрел на картинку и задумчиво поскреб в затылке.
