Само собой, мы скрывали наши отношения от всех, но в кино мало что удается удержать в секрете. Однажды Артур Лэнд отозвал меня в сторону и многозначительно посоветовал мне быть осторожней. Я потребовала объяснений.
– Все знают, что Джонни изменяет вам с Рэйчел, – сказал он. – Лора, вы ведь умны и не могли не заметить этого. У вас всегда все отражается на лице, но по вам вовсе не скажешь, что вам плохо.
– Как по-вашему, – спросила я, – если я не удержу Джонни, я многое потеряю?
– Полагаю, больше всего потеряет он, – тактично ответил Лэнд.
Через несколько дней на съемках произошло несчастье – самолет Баксли неудачно приземлился, и летчик сломал ногу. Мы с Габриэлем приехали в больницу и неожиданно застали у него Франсуазу. Габриэль развернулся и вышел. Я передала Баксли пожелания скорейшего выздоровления и тоже ушла. А что еще я могла сделать?
Франсуаза изумляла даже видавших виды киношников. В короткий срок она переспала со всеми, с кем только можно. Не знаю, что подталкивало ее больше – природное распутство, карьерные амбиции или желание отомстить Габриэлю за то, что он стал выдающимся авиатором, а она так и осталась никем. Не исключено, что она уже тогда была не в себе и что то, что случилось десятого марта, только ускорило развитие ее психической болезни.
Накануне того дня я заметила, что стала чувствовать себя хуже, чем обычно. Я всегда присутствовала на съемках воздушных сцен под тем предлогом, что Джонни могла понадобиться моя поддержка, но утром десятого мне стало настолько плохо, что я осталась дома. Вызванный ко мне доктор пробормотал что-то о нервах, о переутомлении, прописал успокоительное и был таков. Днем я немного поспала, и когда проснулась, то заметила, что солнце уже садится. Первый же толчок страшного землетрясения, которое сотрясло Лос-Анджелес и Лонг-Бич, оказался таким сильным, что я скатилась с кровати на пол. Электричество потухло, и несколько минут было слышно, как падает мебель и бьется посуда. Снаружи доносились истошные крики. Миссис Миллер вбежала в мою спальню и, подняв меня на ноги, увлекла прочь из дома. Как она позже сказала, она больше всего боялась, что в доме обрушится потолок и раздавит меня.
– Боже мой, Габриэль! – закричала я, когда мы были уже в саду. – Мне надо его найти!
Пыль клубилась вокруг нас, земля дрожала под ногами, вдали завыли сирены. Прислуга выбежала из дома следом за нами, несколько женщин упали на колени и стали молиться.
– Они не снимают вечером, – сказала миссис Миллер, обретая спокойствие. – Он должен быть уже в отеле. Сейчас я позвоню.
Но телефон был мертв – линии передач оборвались. Я настояла, чтобы из гаража вывели машину, и велела шоферу ехать в отель. Всю дорогу мне мерещились всякие ужасы, и когда я вошла в отель и увидела в холле Габриэля, я бросилась к нему и расплакалась.
– Я не могу найти Франсуазу, – сказал он. – Ее нигде нет.
Мы отправились искать ее, и швейцар вспомнил, что утром она взяла такси и поехала в Лонг-Бич.
– Что она забыла в Лонг-Бич? – удивилась я.
– Там ее любовник, – мрачно ответил Габриэль. – Она хвасталась мне, что у него много денег, она бросит меня и уйдет к нему.
И мы отправились в Лонг-Бич, еще не зная, что он принял на себя основной удар. То, что мы видели в Лос-Анджелесе, оказалось сущим пустяком по сравнению с разрушениями в маленьком курортном городке. Мы увидели провалы на асфальте, наполовину обрушившиеся многоквартирные дома, отели, превратившиеся в руины. Увидели тела, которые выносили из домов, мародеров, которых избивали военные, увидели плачущих детей, увидели людей, которые собрались вокруг костров на пустырях, потому что им некуда было возвращаться. Но Франсуазы нигде не было. Мы обращались к полицейским, к военным, к морякам, которые помогали патрулировать улицы и восстанавливать порядок. Меня узнавали и выслушивали внимательно, но помочь ничем не могли.
– Она умерла, – сказал Габриэль безжизненным голосом. – Я чувствую, что она умерла.
В кино я могла сыграть любую эмоцию, но сейчас мне не хотелось притворяться, что я разделяю его горе. К нашей машине подошел немолодой пожарный.
– Это вы ищете француженку? Мы нашли одну, когда разбирали завалы на вилле Гиффорда. Она была с ним в постели, когда началось землетрясение… в общем, зеркальный потолок лопнул, и кусок зеркала прошил его, как меч. Ее придавило колонной, когда она пыталась выбраться оттуда. У нее сломаны ребра, но вроде она выживет…
Я перевела Габриэлю слова пожарного.
– Где ее можно найти? – спросила я.
Франсуаза лежала на матрасе во дворе больницы. Когда Габриэль окликнул ее, она повернула голову, и ее взгляд ужаснул меня. Так смотрит не человек, а бездна, и я похолодела.
– Ты здесь… ты пришел… – твердила она, рыдая. – О-о!
Габриэль пытался успокоить ее, но с ней случился нервный припадок. Уставший молодой врач сделал ей укол, и она забылась сном.
– Город закрыт и контролируется военными, – сказал врач. – Вы сможете увезти ее только завтра.
– Она поправится? – спросила я.
– Ребра заживут. Насчет остального не уверен.
– Вы хотите сказать, что она помешалась?
Он пожал плечами.
– Никто ни черта не знает о человеческой психике, все только притворяются. Если повезет, она проснется и будет такая же, как прежде. Если нет, с ней возникнут проблемы.
Я устроилась поудобнее в машине и попыталась уснуть. Габриэль ходил возле машины, и я видела, как он зажигает одну сигарету за другой.
– Лора, – внезапно сказал он, – я ее не брошу. Я не могу.
У меня заболела спина. Я шевельнулась, пытаясь устроиться поудобнее.
– Если бы ты ее бросил, – проворчала я, – я бы призадумалась.
– Да, но… Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. Все слишком запуталось… Я надеялся, что она выйдет за другого и оставит меня в покое. А теперь…
Я вернулась в Лос-Анджелес на следующий день, готовая к упрекам со стороны Джонни. Однако, когда я вошла в гостиную, он едва повернул голову в мою сторону.
– Я рад, что ты вернулась. Садись.
– Не спросишь, где я была? – не удержалась я.
– По радио уже сообщили. Наврали, что ты поехала в Лонг-Бич помогать Красному Кресту. – Он вздохнул. – Лора, я в очень сложном положении. Ты, пожалуйста, не сердись, но Рэйчел… Она в больнице после вчерашнего. И она ждет ребенка.
– Чьего ребенка? – необдуманно спросила я.
Джонни побагровел.
– Я надеюсь, ты не станешь опускаться до… Моего, разумеется.
– Я же предупреждала тебя, – сказала я устало. – Говорила, но ты все равно позволил ей влезть между нами.
Джонни дрогнул, но все же продолжал гнуть свою линию.
– Ты ни в чем не можешь меня упрекнуть. Я хорошо к тебе относился.
