– Если я не женюсь, – поделился Тони с Винсом, – это будет выглядеть так, как будто я собираюсь подсидеть старика, а если женюсь… Вдруг я пожалею? Вдруг она мне не понравится?
– Да ладно, привыкнешь, – пожал плечами Винс. – Я же привык!
У них с Лучией было уже трое детей, а с тех пор, как она села на диету и ухитрилась значительно похудеть, их отношения вообще напоминали второй медовый месяц.
Тони все-таки женился на Флоре, но в церковь явилась Моника, вся в черном, и стала осыпать его проклятьями за то, что он убил ее брата. Не думаю, что его сильно смутила ее выходка; ему скорее не понравилось, что все это произошло в присутствии Розы.
Я мало общалась в то время с ее сыновьями. Теперь я снималась в трех-четырех фильмах в год, а в промежутках между съемками уезжала в Нью-Йорк и на роскошном лайнере – «Нормандии», например – уплывала во Францию. Для прессы я выдумала предлог – любовь к французским модам, духам и украшениям, и я боюсь даже подумать, сколько денег я на них потратила, чтобы оправдать свою легенду. На самом деле я продолжала встречаться с Габриэлем. Болезнь Франсуазы прогрессировала с редкими просветлениями, принимая странные формы. Она могла часами наряжаться и краситься, а потом кромсать платья ножницами; она писала на обоях подобия стихов, перемежая их ругательствами; теперь она не выносила, когда к ней прикасались, и начинала дико кричать, если до нее дотрагивался незнакомый человек. Габриэль жил в отдельном доме в пригороде Парижа, а ее с сиделкой и медбратом поселил в доме напротив. Иногда она его не узнавала и называла Стэнли (так звали Гиффорда, в чьей постели она находилась, когда началось землетрясение). Франсуаза измучила Габриэля. Он по-прежнему много летал, но теперь почти не ставил рекордов, а в 1935-м произошло несчастье – самолет, который он пилотировал, задымился в полете. Габриэль еле-еле дотянул до земли, но когда его вытаскивали из кабины искореженного самолета, никто не мог понять, жив он или мертв. Он отделался многочисленными переломами, и Шарль Бернар сказал мне, что ему лучше больше не летать.
В больнице Габриэль был в таком подавленном настроении, в каком я его никогда прежде не видела.
– Как ты можешь меня любить? – несколько раз повторил он. – Я жалкий тип. Я вряд ли смогу подниматься в воздух. Я связался с женщиной, которая… которая стала моим проклятьем. Я ничего не могу тебе дать, ничего!
Я пыталась его убедить, что ничего страшного не произошло. Он же разумный человек и знает, что авиатор – опасная профессия. Летчики разбиваются, и многие при этом гибнут. У него есть имя, есть влияние, он может написать книгу о том, как он учился летать. Люди прочтут ее, кто-то захочет пойти в авиацию. Во Франции он для многих является примером. Не стоит замыкаться на своих несчастьях… Я говорила и говорила. Я сослалась на пример Сент-Экзюпери
[36] и его успех. Я хотела отвлечь Габриэля, а книга о своей жизни – лучшее отвлечение. Сюжет знаком досконально, но вот воплотить его в должной форме – та еще морока. Мало кто знает, какие ловушки подстерегают на каждом шагу начинающего писателя, и я рассчитывала в глубине души, что у Габриэля уйдет на них столько времени, что он просто забудет думать о своих бедах.
– Хорошо, – сказал он наконец, улыбаясь, – раз ты хочешь видеть меня писателем, я попробую.
Я вернулась в Лос-Анджелес. Сухой закон отменили в 1934-м, и на голливудских вечеринках спиртное лилось рекой. Мне повезло, что я начисто лишена стадного чувства: когда вокруг все пьют, я не испытываю желания пить за компанию. Я видела достаточно актрис, которые начинали с пары рюмок, а доходили до того, что операторы отказывались их снимать, потому что никакой гример не мог скрыть проступившие на лице следы разгула. Жизнь моя была упорядоченной и, если исключить из нее славу, вполне ординарной. В дом на Франклин-авеню, где я теперь жила, мне присылали сценарии. Я выбирала те, в которых буду сниматься, по принципу «вызывает меньше отторжения». Ни один из них мне по-настоящему не нравился. Однажды, подслушав разговор в магазине, я написала рассказ о том, как жених внушает простой девушке, что она не соответствует идеалу. Она переделывает себя, хорошеет, и в результате в нее влюбляется другой, куда более интересный мужчина. С ним она в конце концов и остается, сказав на прощанье бывшему жениху, что теперь он не соответствует ее идеалу. Как видите, в сюжете не было ничего особенного, и в наше время кажется вообще странным, что кое-кого из критиков рассказ возмутил. Тон его нашли циничным для женщины-автора и вдобавок решили, что я подражаю Моэму, который считался популярным, но неприятным писателем. Я подумала, что из рассказа может выйти неплохая комедия, и отправилась к Шенбергу. Но так как две последние комедии студии провалились, он не проявил никакого энтузиазма.
– Послушайте, – сказала я, – это мой материал, и я сама сыграю главную роль.
– Не возражаю, – ответил Шенберг. – Если, конечно, у вас есть лишние двести пятьдесят тысяч для съемок фильма. У студии таких денег нет.
Во время депрессии многие студии балансировали на грани банкротства, и «Стрелец» тоже периодически испытывал проблемы, но легко понять, что ответ Шенберга меня не устроил. Через несколько дней мне позвонил Рэй.
– Говорят, тебе нужны четверть лимона для съемок, – сказал он.
– Кто тебе сказал?
– Сорока на хвосте принесла.
– Так у тебя они есть?
– Нет, у меня нет. Поговори с Тони.
Я занервничала. По правде говоря, у меня не было никакого желания вести с ним дела. Однажды в моем присутствии он произнес фразу, которая врезалась мне в память. Он сказал:
– Мы всегда заставляем выплатить то, что нам должны. И еще с процентами.
Я объяснила Рэю, что кино – рискованный бизнес и что мне не хочется навлекать на Тони неприятности. Тем более что сейчас, после отмены сухого закона, доходы наверняка упали.
– Ха-ха, – отчетливо произнес Рэй. – Если бы они упали, я бы тебе не звонил. Поговори с ним.
Разговор с Тони вышел таким:
– Что за фильм, что за жанр?
– Комедия.
– Ты будешь играть?
– Буду.
– Ладно. Тогда я звоню Винсу. Официально деньги дает он.
На съемках мы ухитрились уложиться в сто семьдесят тысяч. Я была и сценаристом, и продюсером. Никто не указывал, что мне делать. Когда «Идеальная девушка» вышла, она имела огромный успех. Часть прибыли пришлось отдать Винсу и студии, обеспечивавшей прокат, но я заработала больше денег, чем за все предыдущие годы в кино.
47
После съемок «Идеальной девушки» один журналист спросил у меня, каков рецепт хорошего фильма.
– Он очень прост, – ответила я. – Вы берете лучшего сценариста, лучшего режиссера, лучших актеров и так далее, соединяете их вместе и молитесь, чтобы конечный результат понравился публике.
