– Вызвать дух моего покойного мужа?
– Я не раз участвовала в спиритических сеансах и знаю, как это происходит. Потому могла бы предложить свои услуги в качестве медиума.
– Вы, Анриетта?
Мадам де Жюн, шурша кринолином, встала из-за рояля и подошла к круглому столу из флорентийского мрамора в углу обширной гостиной.
– Идите все сюда, садитесь вокруг стола. Мы сейчас погасим свечи, задернем шторы на окнах, возьмемся за руки. – Она достала из расшитой золотом сумочки, висящей на сгибе локтя, грифель и записную книжку и вырвала из нее несколько листов. – Эмиль, вы будете записывать. Код, как всегда, простейший: один стук – это А, два – это Б, три – это В и так далее.
Все замерли в замешательстве. Йохан смотрел на лицо кузины Беатриче – целая гамма чувств: испуг, женское любопытство, желание участвовать и недоверие к происходящему.
– Ну же, господа! – искушала собравшихся мадам де Жюн. – Князь Фабрицио, я рассчитываю на вас.
– Я не верю в спиритизм.
– Но мы просто попробуем.
– Ну, хорошо. – Князь Фабрицио Салина по прозвищу Леопард из Палермо никогда не мог отказать женщине.
Он встал с кресла и пересел за круглый стол. Это и решило проблему. Его кузины, колыхая юбками, тоже заняли места за столом. Эмиль Ожье сел рядом с мадам де Жюн.
– А вы? – обратилась она к Либби и Йохану, занимая место медиума.
– Извините меня, – Либби развела руками, – я отлучусь, мне надо проверить Франца в детской.
И тихо выскользнула вон. Как тень.
– А вы, Йохан?
– Я пас. – Йохан Кхевенхюллер в роли хозяина подошел к окну и задернул плотные синие шторы, затем проделал то же самое у второго окна. – Я абсолютно не верю в спиритизм и в духов с того света. Если останусь, своим скепсисом я вам все испорчу. Я сейчас погашу свечи и оставлю вас. Лучше узнаю, как идет подготовка к ужину.
Неспешно обойдя гостиную, он погасил свечи во всех канделябрах.
– Беритесь за руки, – сказала мадам де Жюн, – нас за столом сейчас шестеро. Это идеальное число для вызова духов. Дорогая Беатриче, вашего мужа звали Джузеппе?
– Да, – голос кузины Беатриче дрогнул.
– Для начала мы все должны глубоко сосредоточиться. И пожелать, чтобы дух дона Джузеппе явился. Затем я прочту заклинание.
В темноте Йохан Кхевенхюллер вышел из гостиной, плотно притворив за собой дверь.
Они остались в темноте за круглым столом, крепко держа друг друга за разом вспотевшие от волнения руки.
Он пошел по коридору и увидел свою жену Либби. Она не ушла в детскую к малышу.
Она стояла в коридоре и разговаривала с горничной Франческой. Та несла пустой таз и фаянсовый кувшин из спальни Готлиба.
Йохан впоследствии думал: если бы они не столкнулись с Франческой тогда в коридоре! Если бы она не покинула спальню больного… Если бы они с Либби не ушли из гостиной…
Столько этих «если»…
– Найдешь в кладовой уксусную эссенцию. Зайди ко мне в спальню, возьми со столика синюю склянку с миндальным маслом – добавишь все это в воду для компрессов. Затем на кухне тщательно отмеришь в стакан горькой настойки, которую прописал молодому князю доктор. Да, и пойди в бельевую, возьми чистые простыни и наволочки для подушек. Ему надо сменить постельное белье.
Йохан заметил, что жена дает горничной слишком много заданий для одного раза.
Франческа сделала книксен и засеменила выполнять указания хозяйки.
Либби обернулась к мужу. Ее глаза…
Йохан ощутил, что сердце у него в груди глухо ударило, а потом бешено забилось.
Ее глаза…
Прозрачные, как лед.
Затуманенные и вместе с тем ясные.
Что в них?
Мольба? Приказ? Решимость? Страх?
Либби подхватила свои юбки, свой необъятный кринолин и буквально бегом ринулась в спальню Готлиба. А он, Йохан, последовал за ней.
Она тихонько открыла дверь и на пороге снова обернулась к нему.
И на этот раз выражение ее лица – застывшего, с заострившимися чертами – напугало его и…
Нет, он не окликнул ее – Либби, что мы делаем? Зачем?
Он вошел в спальню к своему больному кузену вслед за женой.
В спальне пахло потом, воздух, казалось, сгустился, потому что окна долгое время не открывали. Готлиб лежал на боку, половина его лица тонула в пышной подушке. Одеяло он сбил к ногам, и оно шелковым фестоном свисало с высокой кровати.
Глаза Готлиба были закрыты, и он по-прежнему бредил – губы шевелились, но горло не издавало никаких звуков, кроме слабого сипения.
Однако Йохан Кхевенхюллер по-прежнему слышал «Лесного царя», а может, это звенело, гудело как колокол в его ушах?
Mein Vater, mein Vater, und hörest du nicht…
Лесной царь со мной говорит…
О нет, мой младенец, ослышался ты,
То ветер…
Я ему не отец, – подумал Йохан, – а он мне не сын. Мой сын – Франц, и это он – младенец, а Готлиб, он…
Ослышался ты… То ветер, проснувшись, колыхнул листы…
– Переверни его на живот, – тихо, властно приказала Либби.
Йохан глянул на жену.
– На живот. Быстро. И голову прижми покрепче. – Она схватила юношу за ноги. – Ну?
Йохан точно во сне повиновался жене. Вдвоем они в мгновение ока перевернули Готлиба на живот. Лицо его полностью утонуло в подушке. Он никак не реагировал – беспамятство лихорадки завладело им целиком.
– Голову прижми, – приказала Либби, всем своим весом налегая на ноги Готлиба.
– Дверь, – прохрипел Йохан. – Запри дверь на ключ.
Либби метнулась к двери – чуть приоткрыла ее, выглянула, убедилась, что коридор пуст, и затем закрыла и повернула ключ в замке.
Йохан обеими руками сильно нажал на затылок Готлиба, вдавливая, вминая его лицо глубоко в подушку.
Мгновение… А потом Готлиб закашлялся, и удушье словно привело его в чувство – он дернулся под руками Йохана и попытался высвободить лицо, нос, рот, попытался повернуть голову набок, чтобы дышать. Но Йохан ему этого не позволил. Руки его давили все сильнее и сильнее. Готлиб согнул руки в локтях, царапая пальцами простыни, пытаясь оттолкнуть от кровати. Ноги его сучили, комкая одеяло. Вот он снова дернулся.
Либби от двери бросилась к кровати как пантера. Она всем своим телом навалилась на ноги кузена, сковывая его движение, не давая вырваться из рук мужа.
Готлиб хрипел, тело его выгибалось. По простыням под его телом расползалось желтое пятно – он обмочился, задыхаясь.
