Важность идентификации неравновесного состояния
Единственный совет, который можно дать не желающим безоглядно и бессмысленно бросаться в пучину революционной активности, – это попытаться разглядеть в актуальной ситуации элементы неравновесного состояния. Хотя их присутствие не означает ни неизбежности революции, ни тем паче ее «автоматического» свершения, обнаружение этих элементов, особенно в «зрелом» (то есть хорошо проявленном) состоянии, должно вызвать интерес аналитиков, настороженность власти и надежду у оппозиции.
В данном случае я воспользуюсь схемой Голдстоуна, который, напомню, выделял пять элементов неравновесного состояния: «экономические или фискальные проблемы, отчуждение и сопротивление элит, широко распространенное возмущение несправедливостью, убедительный и разделяемый всеми нарратив сопротивления и благоприятная международная обстановка»
[37], и применю ее к анализу революций постсоветского пространства последних десяти-пятнадцати лет. Речь идет о следующих революциях: «революции роз» ноября 2003 г. в Грузии, «оранжевой» революции ноября 2004 г. – января 2005 г. и «революции достоинства» ноября 2013 г. – февраля 2014 г. на Украине, «тюльпановой» революции марта 2005 г. и революции апреля 2010 г. в Киргизии.
Каждый из элементов неравновесного состояния будет рассмотрен по отдельности. Но при этом сразу предупреждаю внимательных читателей, что, как обычно это и бывает, в конкретно-исторических условиях теоретические выкладки реализуются не в чистом виде, а во всем богатстве конкретных проявлений. Иначе говоря, в постсоветском пространстве эта схема претерпела изрядные перемены.
Как и на что влияет Запад
Целесообразно начать с «роковой», по мнению российской власти, роли Запада в организации «цветных» революций. Зарубежное участие в политических событиях, с точки зрения Кремля, автоматически лишает эти события революционного статуса и однозначно квалифицирует их как мятеж или государственный переворот.
Это убеждение настолько глубоко и прочно овладело кремлевскими умами, что глава российского МИДа Сергей Лавров в октябре 2015 г. даже предложил закрепить на международном уровне принцип непризнания революционных режимов. Вот дословная цитата: «Мы хотим обсудить со всеми странами-членами [ООН. – В.С.] возможность принятия декларации, которая четко подтвердила бы принцип невмешательства во внутренние дела государства и принцип, […] гласящий, что страны, в которых переход власти осуществлен не конституционным путем, а путем государственного переворота, не могут быть нормальными членами международного сообщества – такие способы смены власти неприемлемы»
[38].
Все революции нарушают конституцию – иначе и быть не может, ибо революция по сути своей разрыв легальности. Но это вовсе не означает нелегитимности революций, если признавать демократический принцип верховенства воли народа, народного волеизъявления как источника власти и закона. Он, кстати, зафиксирован и в Конституции Российской Федерации: «Единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ».
Революция как раз предстает высшим воплощением, апофеозом легитимности, ибо реализует волю народа прямо и непосредственно. И это прямое и непосредственное волеизъявление народа находится выше конституции, стоит над ней.
Ирония в том, что на позиции безусловного легализма (и тем самым отрицания легитимности) настаивают власти Российской Федерации, которая ведет свое правопреемство от Советского Союза. Ну, а уж с каким пренебрежением ко всем правовым и моральным нормам и традициям возникала «Страна Советов», слишком хорошо известно.
Так или иначе, истерические заклинания о «нелегитимности» революций не в состоянии изменить мировую историю, которая однозначно свидетельствует: зарубежное участие в революциях не исключение, а норма.
Это участие носит двоякий характер: заграница может помочь оппозиции, а может – контрреволюции. Формы и методы этой помощи на протяжении XIX века и большей части XX века не отличались особым разнообразием. Деньги, поставки оружия и комиссаров, открытое или полуприкрытое вооруженное вмешательство. В общем, императив насилия.
В начале XXI века формы и методы внешнего влияния на революционные события стали более изощренными и разнообразными: на смену вооруженному экспорту революции и грубому давлению пришла soft power («мягкая власть») – влияние через культуру, ценности, образ жизни и институциональные сети в лице разного рода общественных, просветительских, благотворительных, правозащитных и прочих НКО, разово или постоянно получающих иностранные гранты.
Именно НКО рассматриваются Кремлем как ударный отряд финансируемой из заграницы «цветной» революции. Летом 2012 г. в закон «О некоммерческих организациях» срочно были внесены и приняты поправки, вводящие статус «иностранного агента». Этот статус применялся к организациям, которые занимались политической деятельностью в России, получая иностранное финансирование. Характерно, что изменения в закон вносились летом 2012 г., по горячим следам массовых выступлений против фальсификации результатов парламентских выборов декабря 2011 г.
Попробуем разобраться в этом вопросе. Действительно, Евросоюз и США оказывали поддержку – финансовую, организационную и др. – многочисленным НКО в Грузии, на Украине и в России. Масштабы этой поддержки порою весьма значительны. Так, по данным Минюста, в 2014 г. в России 4108 НКО получили из-за рубежа финансирование, в общей сложности превышающее 70 млрд рублей.
Однако лишь 52 организации из 4108 НКО (то есть 1,3%) получили статус «иностранного агента», то есть могли быть сочтены политическими организациями. При этом, по словам тогдашнего уполномоченного по правам человека в России Эллы Памфиловой, которую трудно назвать оппозиционером или даже сочувствующей оппозиции, критерии отнесения к «политической деятельности» настолько размыты («практически любая деятельность НКО может быть признана и признается „политической“»), что большинство из этих 52 организаций оказались в перечне «иностранных агентов» незаслуженно
[39].
Оказывается, Запад «сажает на гранты» отнюдь не политических активистов, а предпочитает оказывает поддержку совершенно иным видам деятельности, которые в широком смысле слова можно назвать формированием гражданского общества. Но именно это – формирование гражданского общества и любая (даже неполитическая) гражданская активность – и воспринимается российской властью как кардинальный вызов самой себе.
