В общем, российская власть правильно оценивает ситуацию. Внешнее влияние, понимаемое как soft power, – это влияние в первую очередь социокультурное. То есть продвижение определенных ценностей, культурных моделей и образа жизни. И лишь опосредованно – продвижение идеологии. Однако такое влияние оказывается более эффективным и более долгосрочным, чем военные завоевания, политическое подчинение, административный нажим и идеологическая накачка.
Отвечая однажды на вопрос, что же привело к падению коммунизма, последний советский лидер Михаил Горбачев ответил в не свойственной ему афористичной манере: «Культура». «Бархатные» революции рубежа 80-90-х годов прошлого века были подготовлены социокультурной трансформацией социалистических обществ. Аналогичная по масштабу и вектору трансформация стала благоприятной почвой «цветных» революций.
Существо этой трансформации состояло в том, что Запад, и именно Запад, стал для постсоветских обществ желательной нормой и образом будущего. Запад в качестве цели стремления и модели для подражания значительно привлекательнее России, несмотря на несравненно более тесные связи постсоветских стран именно с Россией и общий с нею культурно-исторический багаж.
Конечно, восприятие Запада в данном случае носило и носит идеализированный характер. Но это, в общем, не важно, ибо речь идет о Западе-как-утопии, составляющей важную часть революционного мифа.
В этом смысле показателен спусковой механизм «революции достоинства» (Евромайдан) на Украине. Она стартовала в ноябре 2013 г. как протест против приостановки правительством Азарова-Януковича подписания соглашения об ассоциации Украины и Евросоюза. Впоследствии эти протесты переросли (во многом благодаря глупым действиям официального Киева) в революцию, но начиналось все как стремление в Европу, на Запад.
В символическом плане это в конечном счете был выбор между Россией и Западом. Однако предпочтение Запада не обязательно вело за собой отталкивание России. И, насколько можно судить по данным социологии, большинство украинского общества не воспринимало ситуацию как обреченную на противостояние и не считало его желательным. Но тут уже постарался Кремль, который собственными усилиями перевел преимущественно символический конфликт в плоскость актуальной конфронтации.
Его политика в отношении происходящего в Киеве и на Украине носила ярко выраженный и последовательно контрреволюционный характер. Не доверяя Януковичу и даже презирая его, официальная Москва тем не менее однозначно поставила на незадачливого украинского лидера. (Будто России мало было 2004 г., когда поддержка Януковича обернулась для официальной Москвы чудовищным конфузом.) Тем самым Кремль лишил себя возможности гибкого реагирования на динамичную ситуацию с непредсказуемым финалом.
Ну, а уж история с присоединением Крыма и активное вмешательство России в войну на Донбассе окончательно превратили Украину и Россию во врагов. Что вовсе не было неизбежностью и совершенно точно не вытекало из Евромайдана.
Надо отдавать себе ясный отчет в том, что избранная Россией стратегия силовой контрреволюции была безусловным результатом проигрыша на социокультурном и ценностном поле, фактическим признанием непривлекательности российского образа жизни и открываемых Россией перспектив. Современные постсоветские общества, особенно молодежь и средний класс, имеют возможность сравнивать и выбирать. И если на рубеже 80-90-х годов прошлого века, во время крушения СССР, представление о Западе носило исключительно некритический и фантасмагорический характер, то в наше время это уже оценка, основанная в том числе на массовых практиках, а потому отличающаяся заметно большим реализмом (что, однако, не исключает мифологизации Запада теми, кто не включен в подобные практики).
Основной поток трудовой эмиграции из Украины и Молдавии (а также значительная часть трудовой миграции из Белоруссии) уже давно направлен в Европу, а не в Россию. Европа – важный источник финансовых поступлений в эти страны, но, главное, она значительно привлекательнее России, которая все чаще выглядит антимоделью, а не образцом подражания для постсоветских обществ. Молодежь Грузии и Молдавии полностью, а Украины – в значительной мере – в ценностном и культурном отношениях ориентирована прозападно. Для нее мало что значат общая советская история и экономическая зависимость их стран от России. Прозападная ориентация превалирует и среди белорусской молодежи, со всей очевидностью указывая вероятное будущее Белоруссии.
Говоря без обиняков, Россия в ее нынешнем виде обречена проигрывать соревнование Западу в части привлекательности для постсоветских обществ. Поэтому ей не остается ничего другого, кроме насилия, давления и попыток сохранения в постсоветском пространстве статус-кво. Ибо любое изменение последнего влечет для России существенные геополитические потери.
Правда, НКО и «подрывная деятельность» Запада здесь совершенно ни при чем. Напомню, что в отношении постсоветского пространства (за исключением Прибалтики) Россия всегда обладала несравненно большим потенциалом влияния, чем любой из внешних игроков. Масштабные экономические связи, общее прошлое, принадлежность немалой части элиты к советско-партийной номенклатуре, русский язык как lingua franca бывшего СССР – в общем, и hard power, и soft power были на стороне Москвы. И если она не смогла (не захотела, не умела – нужное подставить) использовать собственные преимущества, то это вопрос, в первую очередь и исключительно, к качеству российской элиты.
Справедливости ради отмечу, что порою Россия предпринимала попытки использовать свой потенциал. Однако делалось это настолько топорно и неумело, что скорее отвращало от России ее симпатизантов и вредило ее влиянию. Классическим примером здесь может служить открытое и активное вмешательство Кремля в президентские выборы на Украине в 2004 г., когда Владимир Путин не только фактически участвовал в избирательной кампании Виктора Януковича, но еще и умудрился дважды поздравить его с победой на выборах. А в конечном счете Янукович проиграл, что выглядело личным поражением Путина. И дальнейшие российско-украинские конфликты, в частности, печально знаменитая «газовая война» в бытность украинским президентом Виктора Ющенко, вероятно, были во многом продиктованы этой личной обидой.
Проигрывая Западу в смысле притягательности, Россия тем не менее остается привлекательной для своих азиатских соседей. Основной поток трудовых мигрантов из постсоветской Средней Азии направляется именно в Россию. В данном случае мы наблюдаем давнишнюю историческую закономерность: если для Запада Россия выглядит Востоком, то для Востока она выглядит Западом
[40].
В киргизском революционном мифе отсутствовал элемент Запада; впрочем, России в этом мифе тоже не нашлось места. Характерно, что даже изощренные российские конспирологи не смогли обнаружить в обеих киргизских революциях и намеков западного влияния. Значит, не все революции можно считать государственными переворотами прозападных сил?
