– Если бы я на них вышел, я бы эту лавочку в два счета прикрыл, – Семенов вздохнул. – Но они хорошо шифруются. В общем, к моему удивлению, любовника я не обнаружил. Наташа и правда проводила много времени с новой подругой, которую и правда звали Валерией. Я навел справки по своим каналам. Валерия Михайловна Мостовая. Ровесница Наташи, тихая, давно разведенная женщина. Если бы я тогда знал, чем все обернется, я бы в волосы ей вцепился, я бы ее в подвале запер и не отпустил до того, как она расскажет все.
Глаза Семенова горели яростью. Я смотрел на него и верил – действительно запер бы. Действительно не отпустил бы.
– Но я как дурак сразу открыл все карты. Пришел к ней домой, нагрянул неожиданно. Еще и конфет принес. Хотел быть дружелюбным, разобраться во всем хотел. Вывалил все этой Валерии – про мои сомнения, про жену, которая ушла из семьи, не уходя.
– А она что?
– Да ничего! – сжал губы Семенов. – Выслушала меня спокойно, даже, тварь, посочувствовала. Сказала, что нельзя считать людей своей собственностью. Даже родственников. Что удержать возле себя любимого можно, только дав ему свободу. И что принятие чужого выбора – это и есть настоящая любовь… Я и так к ней, и так подъезжал… На своем стояла – никакого любовника у Наташи нет. Просто появились свои друзья, интересы. А я, мол, ревную ее к новой жизни. Обманула меня. А я ей позволил это сделать.
– И что случилось потом?
– А потом всего недели две прошло, не больше. И Наташа в очередной раз домой не пришла. Это меня не удивило. Я даже решил быть благородным. Выпил коньяка, позвонил на работу, отгул взял, лег спать. Подумал, что вот утром она явится, а я не буду неудобных вопросов задавать. Приму ее как родного любимого человека. Может быть, это ее смягчит, развернет ко мне. Еще, дурак, планировал – встану пораньше, омлет вкусный сделаю, за ее любимыми пирожными в гастроном схожу… Только вот утром Наташа не появилась. И на следующую ночь не появилась тоже. Такое случилось в первый раз. Она все-таки предупреждала о своих перемещениях. Я заволновался. В милицию позвонил – меня там на смех подняли. Но я на людей давить умею, даже на ментов. Заставил их записать мой телефон, данные Наташи. Взял обещание позвонить мне, если какая-то информация появится… Долго ждать мне не пришлось. Той же ночью они мне позвонили. Сказали приехать в морг на опознание. Я почему-то сразу понял, что нет никакой надежды. Что это именной Наташино тело я сейчас увижу. Как в тумане собрался, поехал. Дочку будить не стал. Зачем ее нервировать напрасно. Приехал в морг, мне показали Наташу. Она была голая. Синяя какая-то, как замороженная курица. Лицо спокойное, губы сжаты.
– И как она погибла? – тихо спросил я.
– Живот у нее был вспорот. Черная рана вместо живота. Месиво. Что я только в жизни ни видал, но там меня прямо на пол наизнанку вывернуло. Меня быстро увели, чаю дали. Все было как в тумане. Как будто бы я был не я. Мне сказали, что ее нашли в городском парке. Зачем-то она пошла среди ночи в лес, одна. В дикую часть парка, куда и люди не ходят. Ее бы и не нашли так быстро. Парочка подростков искали место, где уединиться, случайно наткнулись на нее. Она была совсем голая. Лежала лицом вверх. И руки раскинуты, как будто бы обнимала кого-то. Сначала решили, что это маньяк, что изнасиловали ее. Но ни следов борьбы не нашли, ничего. Паталогоанатом написал в заключении, что секса перед смертью у Наташи не было. И чем нанесли такие раны, тоже никто не понял. Как будто бы зубами рвали, по живому… Но знаешь, что самое ужасное? – Семенов заметался по комнате, воспоминания как будто бы перенесли его в прошлое, и теперь он в тысячный раз переживал ту ночь. – Утром я осторожно рассказал Алене. Дочке нашей. Она всегда была чувствительной девочкой. А она… Она не удивилась. Я это потом осознал. Тогда не до эмоций было. Надо было как-то такое принять, да и похороны организовать, место на кладбище купить, денег где-то на все это собрать… А потом вспоминал и удивлялся – Алена просто выслушала меня спокойно. Вздохнула грустно, да и все. И на похоронах она единственная не плакала. Даже я плакал. Родители Наташины из другого города приехали, у матери ее вообще истерика случилась, на гроб кидалась. Алена стояла спокойная, в сторонке. А ведь она с матерью была близка. Доверяла ей. Много времени они вместе проводили. Даже когда Наташа меня из жизни зачем-то вычеркнула, Алену она не оттолкнула. Иногда они шептались о чем-то… Мне бы подслушать, но кто же знал… Кто же знал…
– А та женщина, Валерия? Вы потом ходили к ней еще? Она же явно знала что-то…
– Ходил ли я, – глухо рассмеялся Семенов. – Еще девяти дней не исполнилось, как пошел. Без толку. Не оказалось ее в квартире. Соседка сказала – переехала. Куда – никому не сказала, нелюдимая она была. Я через знакомых по базе ее искал. Но ничего – как будто бы растворилась. Город у нас небольшой – я каждый день думал о том, что однажды встречу ее. Но нет. Видимо, уехала, сбежала. Поняла, что запахло жареным. Или убрали ее.
– А дочка?
– А дочка была со мною до сорокового дня. В последний раз я ее видел на поминках. Какой же я был дурак! Алена ходила как тень – а я думал, что она смерть матери тяжело переживает. Все по-разному с горем встречаются. Кому-то проще выплеснуть из себя эмоции, рыдать, жаловаться, искать утешения. А кто-то как будто бы варит горе внутри – как ядовитый эликсир. Медленно выпаривает яд. И никто ему не нужен для того, чтобы самое лютое горе трансформировать в спокойное воспоминание. Алена из таких и была. Так я думал.
– Откуда же вы узнали, что она тоже попала в эту Стаю? И вообще, как узнали о Стае?
– Подруга Аленкина меня однажды на улице остановила. Специально пришла в наш двор и ждала меня. Маруся ее звали, она с моей дочкой с самого детства дружила… Не разлей вода, ни разу не поссорились, вместе собирались в институт поступать. Аленка часто ночевать к ней уходила. И когда уже случилось непоправимое… Маруся та однажды меня во дворе подкараулила. И рассказала жуть какую-то. Оказывается, моя Алена давно оттолкнула ее – просто ни с того ни с сего перестала общаться. Маруся – девочка нежная, переживала очень. Не ссорились, все было хорошо. Моя дочь звонить ей перестала, а когда сама Маруся звонила, говорила, что ей некогда, обещала перезвонить и никогда не перезванивала. Маруся однажды во дворе к ней подошла, поговорить хотела. Аленка на нее огрызнулась и даже оттолкнула. Зло так. «Уходи, не до тебя мне! Ты что, сама не видишь, что с тобой не хотят общаться?» И сначала Маруся обиделась, несколько дней не трогала ее… А потом подумала – а что, если подруга в беду попала? Что, если ей помощь нужна, а она из гордости никого не хочет впутывать? Стала за Аленой из окна наблюдать, пасти ее. Заметила, что подруга часто ближе к ночи уходит куда-то. Обычно – в сторону городского парка. Ну и пошла однажды за ней. Оделась удобно и неприметно, жалась к стеночкам. Но никаких шпионских хитростей и не понадобилось – Алена была настолько погружена в свои мысли, что ничего вокруг себя и не замечала. Прямиком в лес она шла. Марусе не по себе было – ночь все-таки. А Алена будто бы и не боялась ничего. И вот прямо перед входом в парк она по сторонам оглянулась и вдруг опустилась на землю и поскакала вперед, как животное! Маруся опешила и не стала ее догонять. Испугалась очень. Говорит, это как в фильме ужасов выглядела. И так резво побежала – так не у любого спортсмена получится… Маруся все допытывалась – правда ли, что с Аленой все хорошо, куда она пропала? А у меня сердце кровью обливалось, но я был вынужден врать, что с дочкой все в порядке, в Питере учится…
