Прошла еще неделя, никаких изменений не последовало, разве что погода еще пуще ухудшилась, а матросы еще сильнее изнурились. Море швыряло наше судно с такой непочтительностью, что я сотни и тысячи раз гадал, не станет ли следующая ночь последней в моей жизни, не наполнятся ли мои легкие водой еще до наступления дня. Капитан снова изменил вахтенное расписание, теперь матросам полагалось проводить на палубе не больше нескольких часов кряду, однако результат свелся к тому, что они возвращались к своим койкам с остекленевшими глазами, наполовину ослепшие, одуревшие, иссеченные штормом, потерявшие представление о времени, а отдохнуть настолько, чтобы, снова поднявшись на палубу, сражаться со штормом успешнее прежнего, им не удавалось.
Мы подошли к 60-й параллели почти вплотную, оставалось одолеть всего несколько градусов долготы, а там сменить курс и обогнуть Горн, однако становилось все яснее, что ничего подобного не произойдет. Каждое утро капитан заносил наше положение на карту и в судовой журнал, а на следующее выяснялось, что мы почти не продвинулись; собственно, в некоторые утра мы узнавали, что нас отнесло назад, а вчерашний день был потрачен впустую.
Кончилось все тем, что офицеры собрались – по приказу капитана Блая – в его каюте, и, пока они сидели там в молчании, я налил каждому кружку горячей воды, добавив в нее, для вкуса и уюта, немного портвейна. Капитан пришел мокрым с головы до пят и вроде бы слегка удивился, увидев эту компанию, хотя сам же и велел мне – меньше часа назад – созвать ее.
– Добрый вечер, джентльмены, – мрачно произнес он и устало кивнул, принимая от меня кружку. – Боюсь, новости у меня плохие. За последние восемь дней мы продвинулись вперед лишь совсем немного.
– Сэр, – негромко сказал мистер Фрейер, – ни одному человеку не дано пройти через это море. Особенно при таких штормах.
Капитан помолчал, потом набрал полную грудь воздуха и выдохнул его. Я видел, что он смирился наконец со своим поражением.
– Я действительно думал, что нам это удастся, – после недолгого молчания пробормотал он и, подняв взгляд на офицеров, послал им слабую улыбку. – Помню… помню, когда я служил на «Решимости» и мы боролись с таким же штормом, один из офицеров – забыл его имя – сказал капитану, что нам никогда не восторжествовать над стихией, а тот просто покачал головой и ответил, что он – капитан Кук и выполняет приказ самого короля Георга, а потому стихию надлежит одолеть, она должна покориться королю. И он ее одолел. Увы, по-видимому, я его способностями не обладаю.
В каюте повисло смущенное молчание. Да, верно, мистеру Блаю не удалось сделать то, что сделал его великий герой, тем не менее у нас еще оставалась наша миссия, и выполнить ее без капитана мы не смогли бы. На ужасный миг я подумал, что он вознамерился сложить с себя капитанские полномочия и поставить над нами мистера Кристиана, однако мистер Блай встал, провел пальцем по карте, кашлянул, чтобы прочистить горло, и объявил, ни к кому в частности не обращаясь: «Мы поворачиваем назад».
– Мы поворачиваем назад, – повторил он громче, словно ему требовалось услышать себя еще раз, чтобы поверить: так и будет. – Развернем корабль и пойдем на восток, обогнем южную оконечность Африки, мыс Доброй Надежды, направимся к Тасмании, пройдем под Новой Зеландией и повернем на север, к Отэити. Увы, это добавит к нашему плаванию десять тысяч миль, однако другого выхода я не вижу. Если кто-нибудь видит его, прошу высказаться.
Молчание продолжилось. Конечно, все мы испытывали облегчение от того, что решение наконец принято, поскольку никто из нас и представить себе не мог, как долго нам удастся продержаться в здешних штормах без окончательной утраты рассудка, а то и жизни, но и мысль, что придется добавить к нашему пути участок такой протяженности, тоже сжимала наши сердца.
– Это правильное решение, сэр, – произнес мистер Фрейер, чтобы нарушить молчание, и капитан оторвал взгляд от пола и слабо улыбнулся; никогда еще я не видел его настолько подавленным.
– Когда мы повернем, мистер Фрейер, и выйдем в спокойные воды, я хочу, чтобы одежда всей команды была постирана и высушена и чтобы матросы получили добавочный рацион. Им необходимо отдохнуть, поэтому офицерам придется, если то потребуется, принять на себя дополнительные обязанности. Достигнув Африки, мы восполним наши припасы.
– Конечно, – ответил мистер Фрейер. – Передать ваш приказ мистеру Линклеттеру?
Линклеттер был старшим матросом, рулевым, в эту вахту он как раз правил кораблем.
Капитан кивнул, и мистер Фрейер вышел из каюты, а за ним поочередно последовали офицеры, понявшие, что больше никакие вопросы обсуждаться не будут.
– Ну что, мастер Тернстайл? – произнес, когда они вышли, капитан, повернувшись ко мне с полуулыбкой на лице. – Что ты об этом скажешь? Ты разочаровался в своем старом капитане?
– Я горжусь им, сэр, – пылко ответил я. – Клянусь, если бы мне пришлось провести среди этих штормов еще день, я бы полностью сдался им на милость. А матросы будут вам благодарны, вы и сами знаете. У них уже ум за разум заходит.
– Они хорошие моряки, – кивнул капитан. – Работящие. И все-таки плавание нам предстоит нелегкое. Понимают ли они это?
– Да, сэр, – сказал я.
– А ты понимаешь, Тернстайл? Прежде чем мы достигнем места нашего назначения, нам придется проделать долгий путь. Готов ли ты к этому?
– Да, сэр, – повторил я и впервые по-настоящему почувствовал, что готов, потому что теперь, когда вдали забрезжил конец плавания, я исполнился еще большей решимости не терпеть все эти мучения дольше необходимого, но изыскать возможность покинуть «Баунти», избежать возвращения домой. Моя судьба, я знал это, была в моих руках.
15
В дни, которые последовали за решением капитана Блая, обстановка на борту «Баунти» сложилась необычная. Конечно, не было среди моряков ни одного человека, не испытавшего облегчения при известии, что мы больше не будем пытаться обогнуть Горн, однако мысль о необходимости пройти дополнительно расстояние столь огромное повергла всех нас в уныние, развеять которое не могло даже увеличение рациона. В ту первую неделю мы представляли собой компанию странноватую, можете мне поверить, танцевавшую вечерами на палубе с мрачными физиями и скукой в сердцах. И все же капитан был прав, спросив у нас, чего мы от него ждем, ведь матросы не верили, что нам удастся пройти намеченным путем; а я не сомневаюсь – если бы они поддержали капитана, он провел бы годы, застряв на одном месте и пытаясь проплыть мимо Горна.
Тем временем я пристрастился поглощать еду в компании Томаса Эллисона, паренька моих лет, но уже произведенного в палубные матросы. Иной раз он казался мне самым несчастным малым, какого я когда-либо встречал, и все потому, что на корабль его пристроил отец, офицер военного флота, хотя сам Томас не питал ни склонности, ни интереса к морским походам. Сладчайшая мать Иисуса Божественного, нет, он не жаловался, разве что наполовину. Если солнце не пекло слишком сильно, так ветер был слишком холодным. Если койка его была не слишком жесткой, так одеяло слишком тяжелым. И все же нас объединял возраст, и мы иногда проводили вместе несколько сносных часов, пусть ему и нравилось помыкать мной немного на том основании, что он как-никак палубный матрос, а я всего лишь капитанский прислужник. Сам-то я это различие и в грош не ставил. И уж коли на то пошло, работа у меня была полегче, чем у него.
