Кайкала понурилась, однако что-то в моих интонациях или словах сказало ей, что я говорю серьезно, потому что она кивнула, согласившись со мной.
– Тогда, может быть, маленькую, – сказала она, возвращаясь к моему начальному предложению. Я тоже кивнул – правда, без особой охоты, но если надо – значит, надо. Я же хотел доставить ей удовольствие.
Два дня спустя Кайкала отвела меня к своему дяде, искусному мастеру татуировок, и я объяснил ему, какую картинку и где хочу получить. С собой я прихватил толстую палку, чтобы впиваться в нее зубами, пока будет создаваться это произведение искусства. О выбранном мной рисунке я не говорил никому, даже Кайкале, и присутствовать при его создании ей не разрешил, потому что по дурости моей, о пресладостная матерь Божия, по моей невинной пятнадцатилетней дурости полагал, что, узрев придуманное мной в готовом виде, она отдаст мне свое сердце на веки вечные. Я объяснил мой замысел ее дядюшке – судя по его глазам, он счел меня умалишенным, – однако я настоял, и он просто пожал плечами, велел мне раздеться, а сам принес баночки с тушью и наточил инструменты, коими оказались мелкие кости животных, после чего приступил к сотворению своего новейшего шедевра.
В лагерь я вернулся поздним вечером и еще издали услышал голос громко выкликавшего мое имя капитана Блая. Было ясно, что капитан призывал меня далеко не первый раз, и я попытался переставлять ноги побыстрее, однако боль была такой жуткой, что каждое движение давалось мне с трудом. Лоб мой взмок от пота, рубашка прямо-таки липла к спине. Хорошо хоть наступил вечер и лицо мне овевал прохладный ветерок, облегчая мои страдания.
– Тернстайл, – сказал капитан, когда я вступил в его палатку, – где ты, черт побери, болтался? Разве ты не слышал, что я зову тебя?
– Прошу прощения, сэр, – сказал я, стоя у входа и оглядывая офицеров, собравшихся полным составом – мистер Кристиан, мистер Фрейер, мистер Эльфинстоун и мистер Хейвуд, паскудник. Все они сидели вокруг стола, и физиономии у всех были серьезные. – Я бродил по окрестностям и совсем забыл о времени.
– Бродил со своей девицей, готов поручиться, – сказал мистер Кристиан. – Вы уже слышали, капитан, что наш юный Турнепс расстался с невинностью?
Я бросил на помощника штурмана гневный взгляд, а следом посмотрел на капитана, лицо мое покраснело, я вовсе не желал, чтобы мои частные дела обсуждались в присутствии мистера Блая. Надо отдать ему должное, он смутился и покачал головой.
– Я не люблю подобных разговоров, Флетчер, – недовольно произнес он. – Чаю, Тернстайл, будь добр, и как можно быстрее. Мы все нуждаемся в нем.
Кивнув, я направился, чтобы вскипятить воду, к костру, успев попутно поймать взгляд мистера Хейвуда; губы его неприязненно кривились, я понял, что попытка мистера Кристиана высмеять меня не пришлась ему по душе. Возможно, подумал я, он знает, кто моя возлюбленная, и, поскольку она самая красивая девушка острова, жаждет заполучить ее для себя. Я поставил чайник на огонь и вернулся в палатку за чашками, стараясь не бередить на ходу мои раны.
– Тернстайл, – сказал, прервав разговор с офицерами и повернувшись ко мне, капитан, – ты хорошо себя чувствуешь, мальчик?
– Приемлемо, капитан, сэр, – ответил я. – Приемлемо.
– Сдается, ты и ходишь-то с трудом.
– Правда, сэр? Должно быть, сидел как-то неправильно, вот ноги и сводит.
Капитан нахмурился, покачал головой – видимо, ему не хотелось слушать за столом всякие глупости – и снова обратился к офицерам.
– Стало быть, завтра утром, – сказал он. – Около одиннадцати склянок.
– Одиннадцать склянок, – пробормотали некоторые из них, и тут я поневоле заметил печаль на их лицах.
Мистер Фрейер, поймав мой удивленный взгляд, повернулся ко мне и сказал:
– Похоже, ты еще не слышал новость, Тернстайл. Тебя отвлекли… другие дела.
– Новость, сэр? – спросил я. – Какую?
– О хирурге Хаггене, – ответил мистер Фрейер. – Он упокоился нынче днем.
– Успокоился? – переспросил я. – А его что-то тревожило?
– Мистер Фрейер хотел сказать, что он нас покинул, – пояснил мистер Эльфинстоун, отчего лицо мое выразило недоумение еще большее, ибо мне трудно было представить, что какой-то другой корабль причалил к Отэити с единственной целью – отвезти нашего пьяницу-хирурга назад в Портсмут.
– Умер, Турнепс, умер! – грянул мистер Кристиан. – Доктор Хагген ни с того ни с сего взял да и скончался. Завтра утром будем его хоронить.
– О, – выдавил я, – прискорбно слышать об этом, сэр.
По правде сказать, для меня это мало что значило, поскольку за все время моего знакомства с доктором я обменялся с ним хорошо если несколькими дюжинами слов. Он был вечно под мухой и таким тучным и привычки имел такие, что всякий, сидевший с ним рядом, рисковал отравиться газами.
– Похоже на то, Тернстайл, что тебе сейчас услуги хирурга как раз и не помешали бы, – громко сказал капитан Блай и, поднявшись со стула, подошел ко мне. – Что с тобой стряслось, мой мальчик? Ты и ходишь как-то странно, и потеешь, точно загнанная лошадь.
– Да нет, сэр, ничего, я… ой! – Попытавшись, и слишком поспешно, отступить от него, я получил от моего подвального этажа такой залп боли, что схватился обеими руками за мягкое место.
– Ты не татуировку ли сделал, Турнепс? – насмешливо осведомился мистер Эльфинстоун.
– Нет, – ответил я. – Вернее, да. Но это неважно. Я…
– Боже милостивый, я знаю зачем, – сказал, вставая и ухмыляясь, мистер Кристиан. – Он надумал жениться на своей потаскушке, вот и вычернил для нее задницу.
Если до сих пор я стремился поскорее покончить с этим фарсом, то, услышав, как мистер Кристиан назвал Кайкалу потаскушкой, почувствовал сильное желание вызвать его на поединок, потребовать удовлетворения, но взял себя в руки и смолчал.
– Дай-ка посмотреть, Тернстайл. Если не ошибаюсь, ты теперь неделями сидеть не сможешь.
– Не дам, сэр, – огрызнулся я. – Оставьте меня. Скажите ему, капитан!
Я воззвал к мистеру Блаю, однако тот просто стоял рядом со мной, слабо улыбаясь, происходящее забавляло его.
– Ведь это неправда, мальчик, верно? Ты не уйдешь от меня к туземцам?
– Держите его, Вильям, – сказал мистер Кристиан, обращаясь, следует добавить, к мистеру Эльфинстоуну, не к капитану. – Да покрепче.
– Не надо, пожалуйста! – закричал я, когда он взял меня за плечи и развернул, – Отпустите меня! Капитан, не давайте им…
Но мольбы мои запоздали: ветерок, ударивший в мой голый зад, сказал мне, что с меня уже стянули штаны и я стою перед всеми голым. Я замолчал, закрыл глаза. Воздух, и на том спасибо, был умалившим жжение, которое терзало меня, бальзамом.
– Так тут и нет ничего, – сказал капитан. – Обычно они разрисовывают весь зад, разве не так?
