– Доберемся живыми, – повторил капитан, окидывая нас взором, всех и каждого, слишком изумленных и голодных, чтобы предпринять что-либо, а не просто ждать, когда он разделит между нами свой улов.
День 10: 7 мая
Капитан разбил нас на две смены, поэтому половине команды приходилось сидеть по бортам баркаса, а другая тем временем старалась вытянуться на его дне и поспать. Последнее было почти невозможным, на дне валялось много чего, и все влажное, всякий ложившийся туда быстро намокал – какой уж тут сон? У нас и так суставы ломило от сырости. Жалкое мы вели существо вание.
Когда капитан уснул, я перебрался поближе к мистеру Фрейеру, который сидел, глядя вдаль и уйдя в свои мысли. Мне пришлось трижды произнести его имя, прежде чем он повернулся, да и тут я увидел, что в первый миг наш штурман даже не понял, кто я такой.
– А, Тернстайл, – сказал он наконец и протер глаза, как только что проснувшийся человек. – Это ты. Ты что-то сказал?
– Да, сэр. Но вы словно в другой мир ушли.
– Что же, в этом есть нечто завораживающее, тебе не кажется? – спросил он, снова обведя взглядом окружающий нас бескрайний синий простор. – В нем можно затеряться, просто вглядевшись в него.
Я кивнул. Мне уже приходило в голову, что границы, разделявшие капитана, офицеров, матростов и мальчиков-слуг, размываются с каждым днем. В наших разговорах обозначилась фамильярность, которой на борту «Баунти» не было, а капитан обращался с нами как с людьми ему почти равными, хотя, возможно, объяснялось это тем, что мы сохранили верность нашему долгу, отчего он испытывал к нам естественное расположение.
– Да, сэр, – подтвердил я. – Можно мне задать вам вопрос, мистер Фрейер?
– Конечно.
– Просто… – Я запнулся, подбирая правильные слова. – Насчет курса, сэр. Вам известно, каким мы идем курсом?
– Ты же знаешь, мой мальчик, курс прокладывает капитан. Или ты не доверяешь мистеру Блаю?
– О нет, сэр, – поспешил ответить я. – Полностью доверяю. Он замечательный джентльмен, лучше не бывает. Я спрашиваю только потому, сэр, что меня, как и всех остальных, мучают голод и жажда, а ноги мои слабеют, и я временами гадаю, удастся ли нам когда-нибудь снова увидеть землю.
Мистер Фрейер слабо улыбнулся.
– Твое беспокойство естественно, – сказал он. – Ты знаешь, мой отец тоже был моряком. Впервые он вышел в море в твоем возрасте. Даже раньше.
– Правда, сэр? – спросил я и подумал: не повредился ли он от океана и солнца в уме? – я же его не о семейных обстоятельствах спрашивал.
– Да, правда, – подтвердил мистер Фрейер. – И когда он был немногим старше тебя, его корабль потерпел крушение у берегов Африки. Конечно, отец и его товарищи – их осталось семеро – оказались не так далеко от дома, как мы сейчас, но все-таки не близко, однако им удалось добраться до южной оконечности Испании – в шлюпке, которая была вчетверо меньше нашего баркаса. Капитан их утонул, с ними плыл всего один офицер. И тем не менее они выжили. А мой отец стал великим человеком.
Я слушал его, вытаращив глаза. О семье мистера Фрейера я до той поры ничего не знал и решил, что, рассказывая мне о ней, он поступает ужасно мило.
– Ваш отец богат, сэр? – спросил я.
– Не в деньгах счастье, Тернстайл, – ответил он поговоркой, которая мало что мне говорила. – Я помню отца не потому, что он был богат. Он умер несколько лет назад. От тифа.
– Мне очень жаль, сэр.
– Как и всем нам. Отец прожил жизнь, полную приключений. Это он отправил меня в мое первое плавание. И я ни разу об этом не пожалел, хоть мне и приходилось на многие месяцы расставаться с женой и маленькими детьми, не видеть, как они подрастают. Нет, не пожалел. Но я тебе вот что скажу, Тернстайл, если бы отец увидел в ту ночь на «Баунти», что позволяет себе Флетчер Кристиан… он не раздумывая схватился бы за саблю.
– Он был вспыльчивым человеком, сэр? – спросил я, вспомнив мои ранние дни в заведении мистера Льюиса. – Порол вас, когда вы были маленьким?
– Ты не понял, Тернстайл, – рассердился он. – Я говорю о том, что отец никакого бунта не допустил бы. Смог бы найти способ все прекратить. А Кристиана просто повесил бы за его злые дела. И я вот думаю, наблюдал ли он за нами в ту ночь, сокрушался ли о том, что я ничем не помешал бунтовщикам?
– Вы, сэр? – удивился я. – Но что же вы могли сделать? Их было так много!
– А я был судовым штурманом. Они могли прислушаться ко мне, если бы я обратился к ним. Но я не обратился. Да, я остался верен моему долгу, это правда. Но знаешь почему?
– Не знаю, сэр.
– Из-за капитана, Тернстайл. Из-за уважения к нему.
Тут я призадумался. Хорошо, конечно, что человек, занимающий положение мистера Фрейера, снизошел до разговора со мной, но совсем уж удивительно, что он еще и столь откровенен. Я даже прикинул, сознает ли наш штурман, с кем говорит, – вряд ли он, будучи в твердом уме, позволил бы себе такую сентиментальность.
– Я понимаю, что ты должен думать, – улыбнувшись, продолжал он. – Что мы с капитаном никогда не ладили. И это правда, обычно он был со мной… суров. Однако мистер Блай моложе меня, Тернстайл, и он – капитан флота Его Величества. Ну, во всяком случае, по сути. А карьера, которую он сделал… я преклоняюсь перед ним, потому и постарался попасть на «Баунти». В умении вычерчивать карты ему, возможно, не было равных со времен да Винчи – тебе это известно, Тернстайл?
– Я знал, что у капитана легкая рука, – ответил я, – но не знал, что…
– Легкая рука, говоришь? – Мистер Фрейер рассмеялся. – Ты не знаешь о нем и половины. Карты, которые он составил, плавая с капитаном Куком, Господи, да в последние десять лет они оказались незаменимыми для всех нас. Он словно видит всю землю с огромного расстояния и просто зарисовывает ее. Таким даром может обладать лишь великий человек. Нет, если б я мог вернуться в ту ночь, то обнажил бы шпагу и бросился на бунтовщиков.
– И они просто-напросто зарезали бы вас, сэр, – произнес рядом негромкий голос. Я круто повернулся и увидел капитана – в той же позе, в какой он спал, но открывшего глаза.
– Капитан, – вымолвил мистер Фрейер и чуть покраснел, смущенный добротой, прозвучавшей в словах мистера Блая.
– Тернстайл, – сказал капитан, – не мог бы ты оставить нас на несколько минут? Иди на корму.
– Есть, сэр, – ответил я, хоть уходить мне не хотелось до ужаса, а хотелось узнать, как отнесся капитан к такой оценке его достоинств, высказанной человеком, которого он столько раз унижал; однако приказ есть приказ, и мне пришлось отойти от них и присесть рядом с Робертом Тинклером, одним из тех, кому в это время полагалось бодрствовать.
– О чем вы там говорили? – спросил он. – Ты и мистер Фрейер?
– Да ни о чем, – сказал я. – Я спросил его о курсе, по которому мы идем, а он стал рассказывать совсем о другом.
