Она повернулась к нему; на лбу проступили крошечные морщинки.
— Кто я? — спросила она.
Дев не сразу понял, что она имеет в виду.
— То есть… если кто-нибудь спросит?
Она кивнула.
Господи! Откуда ему знать? Он почти не понимал, почему сам оказался здесь, не говоря уже о том, как представить свою неожиданную спутницу.
— Скажи, что ты — моя… — Он собирался сказать «моя девушка», ожидая увидеть знакомую вспышку в ее глазах, восхитительную смесь страсти и гнева. Но сегодня ему не хотелось ее дразнить. Нет, он не назовет ее «своей девушкой», потому что она вбила себе в голову: они больше никогда-никогда не станут встречаться. — Моя знакомая, — закончил он, сам себе не веря.
Назвать Руби «знакомой» — все равно что назвать «знакомой» Роз. Он понял, что сказал что-то не то, потому что Руби вдруг отвернулась и задрала голову, глядя на луну.
— А может, проще будет представить меня просто коллегой? — язвительно предложила она.
Ему не хватило времени ответить и даже начать думать, в чем он ошибся, когда она быстро зашагала к дому. Он догнал ее почти у самой двери, где плотный мужчина в отлично сшитом костюме — тем не менее в нем безошибочно угадывался охранник — вытаращил глаза, узнав его. Охранник молча распахнул перед ними дверь, и они попали в толпу гостей. Руби с любопытством косилась на него. Дев догадывался, о чем она думает. Все гости были старше их лет на двадцать — тридцать.
Голоса затихли; люди по очереди поворачивались к нему; радостный гул сменился осторожными перешептываниями.
Им навстречу вышла элегантная платиновая блондинка. Изящное платье очень шло к ее великолепной фигуре. Трудно поверить, что ей исполнилось шестьдесят!
Ее глаза, так похожие на его глаза, широко раскрылись. Деву захотелось отвернуться и убежать.
С достоинством, как всегда, она приблизилась к ним. Она широко улыбалась. Неожиданно для себя Дев улыбнулся в ответ — правда, не так широко и не так радостно. Ему показалось, что он несколько часов сдерживал дыхание. Инстинктивно он потянулся к Руби и взял ее за руку, словно искал помощи.
— Руби, это Роз, — начал он, — моя…
— Мама, — закончила она.
Не глядя на него, Руби пожала руку хозяйке дома и поздравила ее с днем рождения.
— Я Руби, — пояснила она, — коллега Дева.
Мама посмотрела на их сплетенные руки, потом сыну в глаза. Ей о многом хотелось его спросить, но Дев не собирался объясняться.
Прошло довольно много времени, и Дев понял, что снова допустил оплошность. Надо было сразу обнять маму… но он как будто окаменел. Отвык.
А потом оказалось, что уже поздно. Мама сказала что-то ужасно вежливое, засмеялась своим милым, приятным смехом и скрылась в толпе. Дев заметил на лицах многих приглашенных скрытое осуждение. Он прекрасно знал, что о нем думают. Он не приехал на похороны отца.
Зря он все затеял!
Дев по-прежнему держал Руби за руку. Он бы с радостью вытащил ее на улицу, к машине, если бы сзади не входили другие гости. Он повел ее в одну из парадных комнат — «библиотеку», как называла ее мама. Библиотека не изменилась — те же стеллажи с книгами от пола до потолка, те же персидские ковры. Войдя, Руби выпустила его руку и закрыла за ними дверь.
— Дев, значит, сегодня день рождения твоей матери?! — Она слегка повысила голос. — Ты пригласил меня на день рождения своей матери?!
Он кивнул. Что еще он мог сказать?
Она снова подбоченилась и глубоко вздохнула:
— Ладно. Может, объяснишь, что здесь происходит?
Руби изо всех сил старалась держаться, хотя сейчас ей больше всего хотелось запустить в Дева чем-нибудь тяжелым. В какую игру он играет? И кем себя вообразил?
В углу мерцал торшер. В камине плясало пламя, в свете которого поблескивала кожаная обивка диванов и мягких кресел. Дев плюхнулся в одно из них, вытянув ноги, запрокинув голову назад, и уставился в потолок.
— Если хочешь, мы сейчас же уйдем, — сказал он, не дожидаясь ее следующей реплики.
Тихие и неожиданные слова заставили ее проглотить то, что она собиралась выпалить. Ей как-то расхотелось кричать и ссориться; она помнила лишь одну его фразу: «И мне очень не хочется ехать туда одному».
— Уйдем?
— Ну да, — ответил он. — В Дарлинг-Харбор есть неплохой ресторан… Надеюсь, для нас там найдется столик.
Руби присела на ручку кресла напротив Дева. Ее ноги оказались совсем рядом с его кожаными туфлями.
— Почему ты хочешь уйти с дня рождения матери? Учитывая, сколько пришло гостей, у нее, наверное, круглая дата?
— Шестьдесят лет.
Руби кивнула.
— Так почему ты хочешь уйти? — повторила она.
Он резко встал и сунул руки в карманы.
— Зря я сюда приехал. Сам не знал, о чем я думал.
— Что значит «зря»?
Дев смотрел на огонь.
— Да вот то и значит. Зря.
Он посмотрел на нее, но в тусклом свете она почти ничего не разобрала.
— Ничего не понимаю! — воскликнула Руби.
Он покачал головой:
— Тебе и не нужно ничего понимать. Пошли.
Его пальцы сжали дверную ручку, но Руби проворно преградила ему путь.
— Мне не нужно ничего понимать? — Она зловеще прищурилась. — Хочешь сказать, что я должна была лететь с тобой неведомо куда и не задавать вопросов?
— Да, — ответил он. — Это было бы идеально. — Он отвернулся, потер лоб.
Руби заметила, что круги под его глазами стали более отчетливыми. Неожиданно она провела пальцем по его скуле. Он дернулся, но не двинулся с места.
— Сегодняшний вечер как-то связан с этим? — Она ласково погладила его по лицу, намекая на черные круги.
Их взгляды встретились; на миг он раскрылся. Он не просто безмолвно ответил «да», в его взгляде читалось нечто большее. В нем бушевала настоящая буря, о которой раньше она лишь догадывалась.
Но на поверхности были… Грусть? Горечь утраты? Да. И еще чувство вины.
Вскоре все прошло. Дев мягко, но твердо отвел ее руку от своего лица.
— Пошли, — велел он и снова потянулся к двери.
Руби снова дотронулась до него, накрыв его ладонь своей:
— По-моему, нам лучше остаться.
Он смотрел на их руки. Руби чувствовала его напряжение, скованность.
— Зачем?
— Затем, что ты сам хочешь остаться.
— Откуда ты знаешь? — удивился он.
Руби не знала — только чувствовала. Она пожала плечами, решив, что лучше вообще ничего не говорить. Она немного отстранилась. В конце концов, решать Деву. Она ведь в самом деле не знает, какие у него отношения с родными. Она последний человек, способный давать кому-то советы в семейных делах.
