Много лет он внушал себе, что подвел отца, мать и братьев, пойдя не по тому пути, который для него проложили.
Но он ошибался.
Он подвел их потому, что был таким же упрямым, как отец. Он отказался от любви родных, близких… и кого бы то ни было. Он боялся любить… боялся потерять тех, кого любит. Или снова упасть в их глазах.
Понимая, что риск по-прежнему велик, он все равно стремился к любви.
Он зря растратил большой кусок жизни в одиночестве, пусть даже его окружали люди, блеск и глянец его карьеры.
Что ж, хватит!
Без борьбы он Руби не отпустит.
Глава 14
Руби прошлепала к двери в ярко-розовых пушистых носках и пижаме в цветочек. Руки ей согревала кружка с быстрорастворимой лапшой.
Было еще не поздно, еще не было девяти, но день выдался трудным, и диван манил ее сильнее, чем паб и общение с друзьями.
Стоявший за дверью снова постучал, и она чуть приоткрыла дверь.
— Успокойтесь! — сказала она. — Я здесь.
— Могла бы и привыкнуть, — произнес знакомый голос, и Руби замерла на месте. — Барабанить в дверь я научился у тебя. Громко и… требовательно.
Она притворилась, что пропустила его слова мимо ушей.
— Зачем ты пришел? — с деланым равнодушием спросила она. Хотя… Может быть, у него какое-то дело? А если она захлопнет дверь у него перед носом?
Нет. Почему-то рядом с Девом ей все труднее мыслить логически.
— Нам нужно поговорить, — сказал он, глядя в щель на Руби.
Тусклый шар над дверью светил прямо на него. Свет и тени причудливо сочетались в его лице. Его взгляд был… таким тяжелым, что она ничего не поняла. Наверное, поэтому ей захотелось развернуться и уйти. Рука словно сама по себе сняла цепочку. Она нехотя посторонилась, пропуская его.
Он немного постоял на пороге, как будто собирался с мыслями. Потом решительно вошел в ее крошечную гостиную. Посмотрел на диван, заваленный одеялами, журналами и дисками. Руби что-то буркнула, извиняясь за беспорядок. Он пришел без приглашения, так что потерпит.
— Ну так что? — спросила она, скрещивая руки на груди.
Если Дева и поразила ее грубость, он не показал виду.
— Тебе не придется жить в Беверли-Хиллз, — сказал он. — И работать в Голливуде. Да этого я от тебя и не жду.
Руби встала на пороге.
— По-моему, тебе лучше уйти.
Он удивленно поднял брови:
— Зачем же ты меня впустила? Как по-твоему, зачем еще я к тебе пришел? Чтобы поговорить о фильме? — Он рассмеялся. — Нет. Ты знала, что я пришел поговорить о нас с тобой.
Руби покачала головой, но он не двинулся с места. Стоял и смотрел на нее.
Теперь она могла понять, что означает его взгляд. Искренний, без тени актерского притворства, которое отпало, как только они начали проводить больше времени вместе. Но сейчас ей не хотелось ни о чем думать. Пусть уж лучше остается для нее прежним надменным актером, каким показался ей вначале, капризным и требовательным, привыкшим получать все, что ему хочется, манипулировать людьми.
Как она ни старалась, она не могла убедить себя в том, что это правда.
Она не знала, что сказать, но от двери отошла. Стояла на расстоянии вытянутой руки от Дева.
— Руби!
Она выбрала на стене точку и уставилась на нее — трещина в штукатурке над плечом Дева.
— Никаких «нас с тобой» нет, — сказала она.
— Но может быть, — возразил он. — Я хочу, чтобы мы были вместе.
— Я ни с кем не вступаю в долгие отношения.
— Я тоже… Забыла?
Опять тот разговор на улице!
— Нам нужно обсудить детали — придумать, как нам чаще бывать вместе. Все получится! Мне все равно, где жить, и вовсе не обязательно сниматься каждый год в миллионе фильмов.
Руби презрительно фыркнула:
— Значит, ты собираешься повсюду ездить за мной и каждый день ждать меня с работы? Какая прелесть!
Он пожал плечами:
— Почему бы и нет? Отдых мне не помешает. Я плотно снимаюсь всю жизнь. А потом… кто знает? Меня всегда интересовало продюсирование. Может быть, удастся запустить несколько проектов. Попробую себя в роли исполнительного продюсера…
Руби заставляла себя ненавидеть его. У него столько денег, что он может выбирать, чем заняться. Нет, не получается.
И потом, место жительства значения не имело. Никакого.
— Нет, — сказала она. — Я не хочу.
Она посмотрела на него в упор, и он понял, что она говорит не о работе.
— Разве? — спросил он и шагнул вперед, оказавшись рядом. Ей только и оставалось, что…
Она снова впилась ногтями в ладони, надеясь, что боль приведет ее в чувство.
— Нет. Мне нравится моя жизнь. И я довольна тем, что есть.
Губы его дернулись, и она невольно вздрогнула.
— Вот теперь упрямишься ты.
— Я не упрямлюсь, — прищурилась она. Я…
Он оказался близко, очень близко. Он по-прежнему не прикасался к ней, но нависал над ней, как в тот день, когда они познакомились.
Так нечестно! Он знал, какое действие на нее оказывает, как его близость ослабляет ясность восприятия. Она поняла, что у нее кружится голова, и резко вскинула вверх подбородок. Нет! Так нельзя… Нельзя допустить, чтобы гормоны командовали ею. Она была права. Она правильно поступила, когда ушла от него. Все равно это ничем хорошим не закончилось бы; все не так; ей это не нужно. Ей не нужен Дев; ей не…
— Любовь.
Единственное слово заморозило бешеный вихрь мыслей. Весь мир вокруг Руби словно застыл.
Она машинально открыла рот. Зачем? Чтобы усомниться? Возразить?
Но Дев оказался быстрее.
— Сегодня я все понял, — очень тихо продолжал он. — Ты была права. Любовь — вот то, что нас объединяет. Вот то, что с нами происходит.
— Я не имела в виду любовь. Любовь не для меня.
Не зря Дев обвинил ее в упрямстве. Руби зажмурилась, стараясь собраться с мыслями. Очень хотелось повторить то, в чем она его обвинила: что в его состоянии естественно видеть то, чего нет… Но она сама себе не верила. И потом, слова ничего не объясняли.
Почему она так набросилась на него в вагончике на съемочной площадке? Она не собиралась говорить того, что сказала… Она ведь понятия не имеет, что такое любовь на самом деле. И в их отношениях нет никакой ясности. И пусть она раскрыла перед Девом душу, она не делала тайны из своего прошлого. Всем известно, что она росла в приемной семье, что в юности ей пришлось нелегко… Ему она открыла и нечто важное. Поделилась своей болью.
