– С меня причитается.
Девушка грустно покачала головой.
– Спасибо, не нужно.
Когда ребята остались одни, Глеб озадаченно посмотрел на друга и спросил:
– Арт, а действительно – зачем?
Артур сморкнулся кровью и присел на еще зеленый газон.
– А чего они такие счастливые ходят?
Друг не нашел, что ответить, поэтому присел рядом и стал отряхивать с джинсов пыль.
– Я себя таким дураком почувствовал, когда она на меня посмотрела... – неожиданно признался он. – Не стоило нам так... Тупая шутка!
Артур потрогал переносицу, чтобы удостовериться, не сломана ли, и возразил:
– Шутка как шутка. Да и поверь, ответь она тебе в том же духе, вы бы еще долго так стояли и шутили.
– Да нет же, Арт, – рассердился друг, – не со всякой можно вот так шутить!
– Угу, – поморщился от боли Артур, – только с той, кто позволит.
Глеб задумчиво положил взлохмаченную голову на колено.
– Иногда я начинаю думать, что ты ненавидишь весь свет.
Артур резко поднялся.
– А я иногда начинаю думать, что ты слишком много думаешь! – Он швырнул окровавленный платок на землю. – Бывай!
Глава 8
Где искупать топор войны?
Сегодня она не замечала ни листопада, ни грозовых серых туч, ни отражений в лужах. Девушка холодно смотрела на пустынную аллею и ждала.
Три дня внутри нее клокотала ярость, ненависть пожирала ее, казалось, еще чуть-чуть, и злость потечет из ушей черной клейкой субстанцией. Оля сдерживалась из последних сил, дома запиралась в комнате, чтобы ни на кого не накричать, на звонки друзей не отвечала, подружкам соврала, что плохо себя чувствует. Она и в самом деле чувствовала себя просто отвратительно, особенно при воспоминании о позоре, который пережила по вине рыжего мерзавца. Девушке казалось нереальным появиться еще когда-нибудь в любимой аллее – пусть ее жуткого провала никто, кроме организатора, не видел, было стыдно даже перед деревьями.
Но она запихнула свой стыд куда подальше и на следующий же день пришла в аллею снова. На раскореженную скамейку не садилась, с Денисом не обмолвилась ни словечком – прошла мимо. Он тоже ничего не сказал, только насмешливо посмотрел на ее желтый плащ. А тот самый – оранжевый – она даже стирать не стала, закинула в кладовку, с глаз долой. Теперь девушка уже жалела, что купила его всем ветрам назло – к плащу как бонус прилагалась неудача. Оля успела это сообразить, пока грязная и униженная вылезала из дыры в скамейке.
Сейчас она посмотрела на пакетик в своих руках и медленно улыбнулась. Часа возмездия оставалось ждать совсем недолго.
«Бедный мальчик, – с блаженством думала Оля, – ты проклянешь тот день, когда твоя глупая ручонка потянулась за пилой». Мысли о мести ее ничуть не успокаивали, напротив, в груди становилось жарко, щеки начинали пылать, а пальцы крепче сжимали рукоятку зонта.
Рыжий явился в срок, даже ждать себя не заставил. Оля спряталась за огромным кленом, оттуда открывался прекрасный вид на скамейку.
Сегодня парень был одет в светло-серую куртку и черные джинсы. Он шел медленно и в своей любимой манере смотрел на небо, а еще что-то бормотал. Губы его неустанно шевелились, как будто он разговаривал с каким-то неведомым собеседником.
Денис дошел до скамейки, постоял в раздумье, посмотрел по сторонам, глянул с прищуром вдаль и продолжил свой путь.
Оля вздохнула.
«Надеется встретить меня, глупенький», – решила девушка, поудобнее прислоняясь к стволу клена. При одном виде этого рыжего у нее от гнева перехватило дыханье.
«Схожу с ума», – решила она, закрыла глаза и досчитала до пятидесяти пяти, чтобы успокоиться. А потом открыла пакетик, полюбовалась содержимым, и ошалевшее сердце чудеснейшим образом отрезвело.
На сей раз ждать пришлось дольше. Мимо прошла женщина с коляской, за ней двое мальчишек с тремя пудельками, следом еще одна собачница аж с пятью дворняжками, а Денис никак не возвращался. Оля уже хотела выйти на аллею – посмотреть, куда запропастился рыжий, но не решилась, очень уж ей хотелось следовать своему плану. Сорвать всю операцию мести из-за нетерпения было неразумно.
Парень появился лишь спустя двадцать минут. Он снова остановился возле скамейки, какое-то время обследовал ее, нажимал на уцелевшие доски, скоблил ногтем краску. Наконец уселся. Оля за деревом прижала руки к груди и так застыла. Ее распирало от смеха, нервы в самый ответственный момент собирались подвести.
Денис тем временем открыл книжку и нацепил очки.
«Слепой крот», – сердито подумала Оля, наблюдая за его умиротворенным лицом. Вспомнилось, как парень недавно оскорбил ее вокальные способности, и это послужило толчком к началу военных действий. Девушка наклонилась, подняла с земли кончик нитки, привязанной к верхней рейке скамьи. Нитка натянулась. Тогда Оля достала из пакетика вещицу, ради которой ей пришлось два часа улыбаться шепелявому очкарику, и прицепила ее на маленьком крючке к нитке.
Неожиданно раздался кашель. Девушка вздрогнула, кончик нити выскользнул из пальцев. Уже у самой земли она едва успела подхватить драгоценную вещицу и вновь притаилась за стволом.
Денис еще раз громко кашлянул.
«Больной какой-то... Чуть все дело не испортил!»
Оля подождала пару минут и снова занялась делом. Она убедилась, что груз держится крепко, а крючок свободно скользит по нити, перевела дух и вынула из кармана зажигалку. Девушка выглянула из-за дерева – рыжий все так же сидел на скамейке и читал.
«Ну вот, дорогой плотник, не скоро тебе еще раз захочется взять в руки какой-нибудь инструмент». – Оля щелкнула зажигалкой, поднесла пламя к покачивающемуся хвостику фитиля и, прежде чем натянуть нить и отпустить средство мести, прошептала:
– Получи, фашист, гранату!
Самодельная бомбочка заскользила к скамейке, увлекая за собой искрящий фитиль.
Парень обернулся, но было уже поздно – грянул взрыв. Ужас застыл на самодовольном лице рыжего, а облако сажи из разорвавшейся бомбы окутало его с ног до головы. Когда черная пыль улеглась, Оля выглянула из-за дерева. На скамейке сидел некто чернее трубочиста. Волосы, лицо, одежда и даже очки были в саже. Ей не терпелось взглянуть в его зеленые глаза, чтоб эти самые глаза увидели ее и больше никогда над ней не смеялись, но через грязные стекла очков бедняга мало что мог разглядеть.
Денис медленно, точно никак не мог прийти в себя после оглушительного взрыва, снял очки. Сперва он посмотрел на свои черные руки, грязную одежду и только затем уставился на девушку.
Оле вдруг стало жутко – так по-зверски на нее еще никто никогда не смотрел.
– Я те-бя у-бь-ю, – прочла она по его губам.
