Номенклатор служил хозяину не только живым компьютером, но и буквально записной книжкой. При необходимости Диттрек писал прямо у него на голове – благо волосы у твинодаков не растут, а их кожа грубая и шероховатая, как аспидная доска. Собственно, это вообще не кожа, а нечто вроде мягкого хряща – твинодаки, как с удивлением узнал Эйхгорн, не только не млекопитающие, но даже и не позвоночные.
Сегодня Диттрек с Эйхгорном посетили гнозиатскую выставку чудес. Нечто вроде музея, только с постоянно меняющимися экспонатами. Любой желающий мог притащить туда что угодно и выставить напоказ. Когда в здании заканчивалось место, самые непопулярные экспонаты возвращали владельцам.
Самые популярные же выставлялись подолгу, и их хозяева даже зарабатывали на этом какие-то деньги. Выставка содержалась в складчину группой меценатов, и часть вкладываемых ими средств распределялась между лучшими чудесами.
Никакой системы в экспонатах не усматривалось – все вперемешку. На бархатной подушке возлежал огромный бриллиант, а рядом – заспиртованный уродец в банке. Чучела диковинных животных, великолепные произведения искусств, редкие растения и разные волшебные предметы – все свозилось сюда, напоказ зевакам. Посреди огромного зала прямо из пола росло огромное дерево – его решили не трогать, когда строили здание.
Эйхгорн поражался, как у Диттрека еще не отвалилась рука. Только за последний час он поздоровался по меньшей мере с тремястами человек. Сегодня на выставке проводилось какое-то мероприятие, при многих экспонатах присутствовали их владельцы – они давали пояснения, рассказывали о своих сокровищах, некоторые даже показывали в действии. А поскольку все это были люди известные и уважаемые, Диттрек обихаживал каждого из них.
Особенно Эйхгорна заинтересовал стенд, принадлежащий мэтру Уграну, одному из самых видных натурфилософов. Своего рода озирский Архимед, он был единственным ученым этой страны, которого интересовала прикладная наука. Единственным, который размышлял, как применить все эти мудрствования на практике.
И именно поэтому он пользовался репутацией чудака, а остальные мудрецы и философы относились к нему в лучшем случае снисходительно. Благо Озирию не осаждал римский флот, и ей не требовались боевые машины.
Впрочем, Угран специализировался не на боевых машинах, а на мирных. На выставке чудес он, например, представлял собственноручно сконструированный механизм, являющийся по сути паровой машиной. Водяной пар заставлял подниматься поршень, вращающий колесо. Вода в котле нагревалась тем же способом, что применил Эйхгорн в своем самолете – обычный жаркамень. Чрезвычайно полезная штука, здорово экономит ресурсы.
Увы, интереса машина Уграна у публики не вызывала. На нее, конечно, смотрели, удивлялись, но только лишь как забавной игрушке. Экая махина, сама крутится, да при этом еще и безо всякого волшебства! Додумаются же люди!
Эйхгорн посочувствовал бедному изобретателю. В этом мире его никто не оценит – просто потому, что здесь есть магия. Кто станет вкладывать деньги в революционное технологическое направление, когда можно нанять волшебника, который сделает то же самое быстрее и дешевле?
Конечно, в долгосрочной перспективе технологии будут эргономичнее и принесут гораздо больше пользы, но когда это среднего обывателя заботила долгосрочная перспектива? Кого волнует то, что окупится только через десятилетия, если не через века?
Эйхгорн попытался даже расписать Диттреку, какие выгоды откроются перед Озирией, если вложиться в машины Уграна, поддержать его изобретения. Насосы! Мельницы! Гидравлический пресс! Самоходный транспорт! Даже на самой ранней стадии развития паровая машина может принести немало благ.
Диттрек мгновенно ухватился за возможность… поспорить. Прямо на выставке он развернул перед импровизированной публикой настоящее полотно ораторского искусства, в два счета доказав, что все измышления мэтра Уграна – суть тлен и суета. К концу его речи даже сам Угран уныло кивал, разочарованно глядя на свое творение.
Впервые Эйхгорн задумался, правильно ли он делает, что поддерживает такого кандидата…
Впрочем, остальные ничем от него не отличаются. И то сказать – кто пойдет в политику, кроме идиотов?
И однако Эйхгорн продолжал предлагать Диттреку разные нововведения. С парибульским королем у него так ничего и не получилось, но тот был косным ленивым царьком, полностью удовлетворенным своим сонным царством. Этот же чудаковат, но по крайней мере умен – очень умен. Его сложно назвать прогрессивным… но должен же он в конце концов понять!
Но он не понимал. Точнее, даже не пытался. Диттрек снисходительно выслушивал Эйхгорна и на пальцах объяснял, что тот городит чушь.
Например, водопровод. В Озирии уже была вполне приличная система доставки воды – только вот текла та не по трубам, а по акведукам. По всему острову протянулись многокилометровые каналы на высоких каменных столбах, при том что никакой действительной нужды в них не было. Просто когда все это строили, озирцы еще не открыли закон сообщающихся сосудов, и полагали, что вода в принципе не способна течь вверх. Соответственно, все их акведуки были возведены так, чтобы постоянно идти под уклон.
Но с тех пор Озирия все же заметно продвинулась в изучении физики. Теперь все здесь знали, как на самом деле будет вести себя вода в трубах. Однако никто даже не чесался усовершенствовать эту древнюю систему. Ведь она же работает. А если она работает – к чему что-то менять?
Точно так же было воспринято и предложение о переходе на метрическую систему. Парифат в этом отношении был все же прогрессивен – в большинстве стран система мер и весов использовалась одна и та же (озирская). Длину измеряли ногтями, пальцами, локтями, прыжками, вспашками. Вес – песчинками, камешками, камнями, валунами, скалами. Объем – ложками, чарками, ковшами, ведрами.
Только вот соотношения между этими единицами были неочевидными. Так, в одной вспашке – сто тридцать прыжков. В прыжке – девять измеров. В измере – три локтя. В локте – три пальца. В пальце – девять ногтей. В ногте – девять срезов.
С весом и того хлеще. Кроме основной, «каменной» системы использовалась параллельная – где вес мерили в коровах, овцах, кошках, яйцах и зернах. Обе ходили наравне, между собой никак не соотносясь.
Конкретные величины тоже не несли никакого внятного смысла. Вот в метрической системе все просто и элегантно: один миллилитр воды занимает один кубический сантиметр, весит один грамм и нужна ровно одна калория энергии для того, чтобы нагреть его на один градус по Цельсию (который является одним процентом от разницы между температурами точки замерзания и точки кипения). А если взять водород с массой в один грамм – в нем будет ровно один моль вещества.
А вот в английской, например, системе подобное просто невозможно. Какой объем занимает галлон воды комнатной температуры? Сколько энергии нужно, чтобы его вскипятить? Да черт его знает. Эти величины в принципе нельзя сравнивать напрямую.
Или температура. Шкала Цельсия – самая удобная из существующих. Кельвин лучше при расчетах, но не в повседневной жизни. Неудивительно, что весь мир пользуется Цельсием.
