После того как большинство гражданских лиц были эвакуированы, я сделал упор на эвакуацию по возможности такого же количества солдат. Разумеется, тогда не было известно, когда будут прекращены боевые действия, хотя времени оставалось мало. В итоге и солдаты, и гражданские лица продолжали собираться на последние корабли, отходящие даже в день капитуляции. В результате моим товарищам из 4-й танковой дивизии также пришлось сдаваться вместе со мной в русский плен, поскольку уйти смогли только отдельные подразделения дивизии.
Мой бывший офицер связи, мой боевой товарищ Шойфлер, описал последние дни боев. По его просьбе я взял на себя ответственность за публикацию большей части приведенных ниже воспоминаний.
Все мы, кто пережил войну, и в частности в плену, благодарны, что имеем возможность дышать под открытым небом, наслаждаться свободой и солнечным светом. Мы также чувствуем глубокую связь с теми из наших товарищей, кто остался лежать в земле или в Балтийском море.
Мы также хотим почтить память последнего командира дивизии, генерала Бетцеля, который был убит в уличных боях в Данциге и вот уже более двадцати лет покоится в дюнах под сенью вековых сосен.
Начало конца
Из дневников Ганса Шойфлера
Данциг, горящий город у нас под ногами. Война проиграна. Все жертвы, все лишения, все – напрасно. Все понимают; но никто об этом не говорит. Жить и выжить! Таков сейчас наш девиз!
Почтенный старый город находится под огнем русской артиллерии. Война не пощадила гордую архитектуру прошлых эпох. Камни вылетают из стен. Улицы, кажется, вымерли.
Просто уйти отсюда. Туда, где в тупой безысходности ждут тысячи людей. На пляж, на песчаную отмель, к воде, к морю, чтобы ждать там прибытия корабля, парома, забирающего трагические остатки побежденной Германии.
Но если все пойдут, то кто не подпустит напирающих русских к причалам и к нескольким кораблям? Кто? Кто еще?
Никто не может взять на себя эту последнюю – самую сложную из всех – боевую задачу, снять ее с нас, жалких и бледных остатков 2-й немецкой полевой армии.
Если верность, самопожертвование, храбрость и альтруизм хоть когда-либо имели смысл на этой нечестивой войне, то именно теперь, в условиях неизбежного конца.
Бои за Данциг
Доктор Клаус Шиллер, лейтенант и исполняющий обязанности командира роты истребителей танков 35-го танкового полка
Конец марта 1945 года. Не помню день недели или дату. У нас не осталось никаких чувств, никаких интересов. Слухи о том, что нас собирались эвакуировать на корабле для переформирования на родине, прекратились. Вместо этого раздали «панцерфаусты» (фаустпатроны), пулеметы, автоматы и ручные гранаты. Не похоже, что у командования есть намерение оснастить экипажи подбитых машин новыми танками.
Мы играли в карты и писали письма на родину, чтобы заглушить напряженную неопределенность сложившейся обстановки. Мы все чувствовали, что это затишье, это временное отключение боевых инстинктов, возможно, последняя подготовка к чему-то, что приближается к нам с жуткой неизбежностью – после маршей и нервотрепки арьергардных боев по пути отступления в Данциг. Мы по-прежнему слышали издали отголоски бури, бушевавшей над основной линией фронта. Мы уже давно привыкли к вою сирен, лающим очередям зениток, свисту падающих бомб – однообразию ужасающей музыки, представлявшей собой фон разрушения центральной части города Данцига.
Во что играли все эти люди? Люди, знавшие войну с самого начала. Люди, которые не могли не понимать, что Данциг был гигантской мышеловкой.
Затем приказ из штаба полка с пронзительным свистом ударил по нас: «Рота истребителей танков будет сформирована из остатков рот танкистов подбитых машин. В пехотном боевом порядке перед ней будет поставлена задача уничтожения танков в ближнем бою и, соответственно, остановка вражеского наступления. Боевые позиции занять в 15:00 и поддерживать на флангах связь с пехотными подразделениями».
Мы быстро разбились на взводы и отделения в стремлении сохранить узы старого товарищества. Грузовики доставили нас вплотную к назначенной позиции. Мы пели песни, которые пели всегда, на этот раз как впервые! Было уже темно, когда мы нашли подготовленные для нас окопы справа и слева от дороги на Данциг. Перед нами была деревня; за ней высился холм. Роту разделили на два взвода, которые возглавили опытные боевые унтер-офицеры. Мы разделились после окончательного совещания командиров. То прощание имело особый смысл, по крайней мере, мне так показалось. Рукопожатия длились на секунду дольше, чем обычно.
Мы знали из опыта предыдущих боев, что можем безоговорочно полагаться друг на друга, даже в самом крайнем случае, даже несмотря на уже несколько недель ползающий по городу шепоток: «Береги свою шкуру!»
Фигуры в темноте спешно шли мимо нас в направлении Данцига, по отдельности и группами. В ответ на наш вопрос встревоженные люди сказали:
– Русские атакуют!
Для того чтобы получить лучшее представление о том, что происходит, я потопал по непролазной грязи вместе с товарищем в направлении темневших вдали строений. Теплые валенки иногда имели, так сказать, собственный ум. Оказавшись там, мы столкнулись с некоторыми из пехотинцев, с которыми уже установили контакт днем. Вместо того чтобы занять место у пулеметов, они с нескрываемым наслаждением курили. Это означало, что все не так плохо. Они принадлежали к части, занявшей позиции на холме перед деревней. Мы сказали им, где именно находимся, и пообещали не бросать их на произвол судьбы, если танки пойдут в атаку. Успокоившись, мы вернулись в окопы. Деревня была под артиллерийским и минометным обстрелом.
К полуночи русские, перекликаясь друг с другом, приблизились к нам. В перерывах между залпами мы могли слышать, как они понукали лошадей криками «давай». Через некоторое время услышали мы также знакомый рокот двигателей и металлический скрежет и лязг танковых гусениц. Вероятно, это были приближавшиеся к нам Т-34. Затем гусеницы танков загремели по деревенским улицам. Вскоре из-за домов должен был появиться первый танк. Небо освещали вспышки дульного пламени пушек и разрывы артиллерийских снарядов, а также отдельные пожары. Парами мы незаметно пробирались в тени деревьев и домов по направлению к источнику шума. Успех сулили только индивидуальные действия. Наши пулеметные расчеты получили приказ обеспечить огневое прикрытие, если танки сопровождает русская пехота.
Грохот гусениц поблизости с внезапным скрипом прекратился. Мы смогли легко опознать на краю улицы Т-34, который угрожающе выставил свое орудие и высматривал цели. В таком виде танк не представлял для нас особой угрозы. Мы попытались, но не смогли разглядеть русскую пехоту. Попробуем! Мы подбирались к стальному гиганту. 50 метров… 40… 30. Где-то там была воронка от разрыва снаряда. Бронированный противник бледно выделялся на фоне ночного неба. Огненный хвост при выстреле нашего «панцерфауста»
[148] резко разорвал ночную темноту. Две секунды, на протяжении которых дыхание остановилось и сердце перестало биться. Затем яркая вспышка и сильный грохот. Прямое попадание! Несколько криков. Распахнулся люк. Ошеломленные фигуры вылезли из люков и, прихрамывая, исчезли в ночи. Танк загорелся, затем грохнуло несколько взрывов. Наше маленькое приветствие произвело сильное впечатление на танкистов. Ночная атака внезапно оборвалась. Слово дали артиллерии и минометам. Потом неожиданно наступила тишина. А мы уже давно добрались до наших траншей.
