15 марта. Вчера в 16:00 пошел в штаб корпуса получить новые аккумуляторы для наших раций. Я сдал кучу бумаг и получил кучу бумаг для штаба бригады, но так и не разжился аккумуляторами.
Посетил начальника связи 28-й бригады. Идет массовая эвакуация местного населения на восток. Нашим войскам пришлось оставить город Середина-Буда и занять оборонительные позиции в Руденке. Сегодня из Ямполя вернулись радисты. Со всех сторон от нас бои. В тот вечер наши арьергарды покинули последнюю украинскую деревню, главный опорный пункт партизанского края. Отступление шло через оставленные людьми деревни.
17 марта. Мы отходили в тыл, расположенный довольно близко. Зачем? Я остался искать свои рации
[81].
Приказ по дивизии от 28 марта 1943 года
«В период с 8 по 27 марта 4-я танковая дивизия прошла 97 километров в наступлении на восток, сражаясь с двумя гвардейскими кавалерийскими дивизиями и двумя лыжными бригадами Красной армии, в подкрепление к которым позднее были приданы две дополнительные бригады и несколько танковых бригад. В процессе наступления штурмом были взяты 66 населенных пунктов, включая сильно укрепленные города Середина-Буда и Севск. Район к западу от реки Сев был также очищен от неприятеля.
Было взято 420 пленных; захвачено и уничтожено 73 танка, 62 артиллерийских орудия, 73 противотанковых орудия, 81 миномет, 97 противотанковых ружей, 202 пулемета, а также много другой военной техники. Ремонт и подсчет трофеев в Севске продолжался.
В сегодняшней сводке вермахта сказано следующее:
«К северо-западу от Курска моторизованная пехота после нескольких дней ожесточенных боев овладела городом Севском, таким образом, продолжавшиеся в течение нескольких месяцев упорные бои успешно завершены.
Военнослужащие дивизии, проливая кровь и отдавая жизнь в трудных, но успешных боях, одержали важную победу, значение которой трудно переоценить».
Подписано: «Шнайдер, генерал-майор и командир дивизии».
Не каждый получил новый танк PZ IV с длинной пушкой
Рудольф Мекль, ефрейтор 2-й роты 35-го танкового полка
Я обнаружил, что среди наших «ближайших родственников», а именно в других полках и воинских подразделениях дивизии, мало осведомлены о том, что мы понимаем под «танками». Все, что могли сказать, ограничивалось тем, что это боевые машины, покрытые массой стали и двигающиеся вперед на гусеницах. Нередко можно было слышать, что такая машина – штука довольно мощная и в ней с тобой вряд ли что случится. К танковому орудию интереса почти не проявляли, поскольку, в конце концов, шла война и без этого было не обойтись. С другой стороны, каждый был счастлив, когда подобная штука оказывалась поблизости. О том, что думали эти странные люди о парнях, сидящих внутри этих стальных коробок, писали не часто. Возможно, хорошее, так, мне приходилось слышать о танковых полках, выполнявших боевые задания полков полной численности ограниченными средствами и с 15 или менее танками в батальоне. А если эти боевые задания они выполнить не могли, всегда воздавалась честь за попытку это сделать.
Однажды… в то время, когда 35-й танковый полк состоял из одного батальона, в котором было три роты… В то время, когда оптимисты среди нас, танкистов, маневрировали, сражаясь против тридцатьчетверок с «армейскими дверными молотками», хотя при всем старании это было бессмысленно. Это было примерно в январе или феврале 1943 года, а далеко не осенью 1941 года, когда экипажу нередко приходилось прятать свою «боевую машину» в кустах и встречать приближающийся T-34 с подрывными зарядами.
Со временем и немалыми усилиями в батальоне собрали 15 этих развалин в то, что назвали «4-я рота», боеготовый резерв полка. Эта слабая рота была становым хребтом 4-й танковой дивизии – и, думаю, половины 2-й полевой армии. В дивизию поступил приказ не допустить грозящего нам под Щиграми окружения. Да, так в общих чертах это и было.
И тем не менее наш моральный дух оставался на высоте, поскольку в нашем распоряжении находились две настоящие тридцатьчетверки, трофеи победного начала войны. К сожалению, одна из двух трофейных машин вечно «прихрамывала», но зато вторая была настоящим волноломом.
Как и ожидалось, контрудар по численно превосходящим нас русским войскам скоро захлебнулся, и мотопехота вынуждена была отступить, чтобы не оказаться в окружении. Возможно, танковая рота тоже хотела бы отступить, если бы это было так просто. Старый трюизм гласит, что танк, показавший неприятелю корму, – покойник. В этой критической ситуации наш T-34 встал скалой поперек дороги и выпускал снаряд за снарядом из своего достаточно длинного ствола 76-мм пушки
[82]. В результате остатки старых «развалин» смогли отойти.
Позднее, когда мы были в Льгове, там, словно небесный дар, появились 6 танков Pz IV с чудесным длинным орудием
[83]. Это означало, что мы снова превратились в «тяжелую» роту, и мы далее ступали гордо. Звук мощных моторов, новый для нас звук, аккомпанировал нашим радостным мечтам.
На следующий день новые танки пошли в бой; вернулось всего 5 танков. 45-мм русская противотанковая пушка пробила дыру под башней шестого. Дыра была столь мала, что в нее едва пролезал палец.
Во 2-й роте получили самоходные противотанковые орудия. Это были 75-мм орудия на шасси танка Pz II. Они сделались предметом насмешек из-за открытого верха и кормы. Защитные бронелисты были только с боков. Но совсем другая история – пушка! Если брони было слишком мало, это возмещалось свежим воздухом и хорошим обзором. Мы продолжили воевать этими новоизобретенными хитроумными орудиями – правда, вопреки всему, что нам было известно о военном искусстве. Мы атаковали позиции противотанковой артиллерии наскоком. И русские расчеты драпали со всех ног. В тот момент мы даже мирились с переизбытком свежего воздуха и гордо именовали наши драндулеты «штурмовыми орудиями».
Прямо перед наступлением на Севск наступил наш великий день. Длинноствольные Pz IV в большом количестве! «Большого количества» как раз хватило, чтобы оснастить каждую роту 6–8 машинами. Несмотря на это, нам представлялось, что теперь мы сила, с которой следует считаться. Прямо перед Севском смышленому молодому бойцу удалось достать инструкции по связи из Mk II «Матильда»
[84], подбитого одним из «штурмовых орудий», которые в разведывательном отделе дивизии быстро проанализировали, в результате радиосвязь русских во время основного наступления удалось отследить. Когда наши драндулеты выкатили вперед, русский командир танка запросил помощи:
