— Не надо жечь телегу, — раздался из-под неё голос Маралина. — Я под ней.
— Живой! — облегчённо воскликнул Сергей.
— Не смей шевелиться! И не говори! — велел Ваня.
Он помог выбраться из-под телеги Игорю и, отломив от неё несколько досок, сложил их в костёр. На костре он докрасна накалил свой охотничий нож.
— Сядь Серёже на плечи, держи его изо всех сил, — приказал Ваня Игорю. Тот послушался, и через несколько секунд Ерёмин взвыл от дикой, обжигающей до кости боли.
— Терпи, ученик, Мастером станешь, — произнёс Ваня, и снова Сергея пронзило неописуемой болью. Он потерял сознание.
— Эй, живой? — кто-то бил Ерёмина по щекам. Он открыл глаза. Над ним склонился бледный Игорь, а чуть в стороне, с ножом в руках стоял Ваня.
— Живой, — попробовал улыбнуться Ерёмин.
— Я тебе раны прижёг, чтобы яд не попал в кровь, — сказал Ваня. — Прости, что больно. Иначе никак.
— Я не умру? — спросил Сергей.
— Мы тебя вылечим, — заверил его Игорь и, чуть помедлив, неожиданно добавил. — А наш счёт сравнялся, один-один. И я чертовски рад, что вытащил тебя из омута.
Ерёмину стало тепло на душе. Он рад был, что Ваня и Игорь живы. Рад был, что вечно злящийся на него Маралин теперь разговаривает с ним, как с другом.
— Одна-на-нако, пора домой, — задумчиво изрёк Ваня.
Игорь сразу же помрачнел.
— Я не пойду на ферму, — заявил он. — Подосинкина убьёт меня за лошадь. И за телегу. И за дрова.
— И за-за-за Сергея, — добавил Ваня.
Мальчишка грустно кивнул.
— Л-л-ладно. Дров мы еще нарубим, за телегой вернёмся и починим, Сергея вылечим. С лошадью, ко-ко-конечно, сложнее. За лошадь она будет сердиться. Но простит в конце концов, поверь мне.
— А если ты уйдёшь, — поддержал Ваню Ерёмин. — Она будет считать тебя предателем. И даже если ты совершишь после этого сотню подвигов, уже не простит. Ты ведь не хочешь, чтобы она до старости о тебе вспоминала как о предателе?
— И ещё, — перебил Ерёмина Ваня. — Сергей сейчас сам не дойдёт до фермы. А я его не донесу. Он вон какой здоровый… Так что давай, подставляй плечо и пошли в скит.
21
Опасения Игорька не оправдались. Соня при виде потрёпанных героев, вернувшихся без лошади и телеги, лишь поджала губы и оценивающе окинула их взглядом. Поняв, что больше всех пострадал Сергей, а остальные целы, она тут же засуетилась и начала хлопотать. Ерёмина уложила в его комнатке-келье. Игоря послала в Звенигород за знахаркой бабой Ритой, но перед этим она не забыла обнять паренька и погладить по лохматой взъерошенной голове. Ваню отправила за хворостом, чтоб хоть как-то можно было вскипятить воду. И только на Ксюху, спустившуюся с башни, чтобы узнать, что случилось, вылила свой гнев и выгнала её обратно на стену — сторожить скит.
— Только не спи, только не спи, — приговаривала Соня, не отходя от постели Ерёмина. Она не давала ему уснуть, хотя нога уже почти не болела, зато стало сильно тошнить и голова начала разламываться. Подосинкина заставляла его пить кружку за кружкой травяной чай, так что на лбу у Сергея выступила испарина. А потом несмотря на все Сонины мольбы, Сергей не сумел удержаться и провалился в тягостный изнуряющий сон.
Пробудился он ближе к вечеру. Тяжело и болезненно приподнял веки. Солне уже склонилось к западу. Или нет, его лучей вовсе не было в комнатке — кто-то плотно занавесил окно. А горящие свечи казались факелами. Шея затекла и мышцы не желали слушаться. Ерёмин с трудом повернул голову. В изножье его постели сидела с сухим воспалённым взглядом Подосинкина, а у стола суетилась женщина, показавшаяся Сергею знакомой. Кто это? Он постарался вспомнить и не смог, и это совершенно его обессилело.
Женщина сняла со стола какой-то таз, поставила его перед лежанкой и, закатав рукав ерёминской рубахи, порезала ему запястье. Когда кровь полилась в таз, женщина начала что-то быстро бормотать себе под нос. Спустя несколько минут, она туго перевязала резиновым жгутом плечо Сергея, и остановила кровь.
— Это поможет, баба Рита? — почти неживым голосом спросила Подосинкина.
— Не боись, красавица, будет как новенький, — отвечала женщина. — Ну-ка, голубушка, подсоби мне…
И уже вдвоём они заколдовали над Сергеем — заставляли его пить какую-то едкую горькую жидкость, кололи иглами и вливали в кровь бурого цвета снадобье, обтирали леденящей водой.
Ерёмин измучился и, забывшись, вновь провалился в сон. В себя он пришёл уже на рассвете. И почувствовал, что у него сильно ноет нога. Но не было ни озноба, ни головной боли, ни одеревеневших мышц, ни путаницы сознания.
— Уфффф, выбрался! — радостно воскликнула Соня, которая, похоже, просидела у его постели всю ночь.
— А баба Рита где? — спросил Сергей.
— Вернулась в Звенигород. Сказала, что худшее позади, и она тебе больше не нужна.
— Ты как? — в дверях появилась взлохмаченная голова Игоря. — Живой?
— С днём рождения! — вспомнил Сергей. — Эх, как бы мне хотелось попробовать праздничный пирог! Никогда в жизни не ел. Зато столько о нем слышал. — лукаво добавил он. — Мне кажется, это должно быть очень вкусно.
— Теперь у Маралина два дня рождения, — произнесла Соня. — Ладно, ты лежи, а я и вправду займусь готовкой. Если что — зови.
Весь день, сменяя друг друга, к Ерёмину заходили фермеры, балуя его разговорами. Даже Пафнутий заглянул. После него снова забежала Соня. Выглядела она запыхавшейся и усталой, но довольной.
— Еремей, — неожиданно улыбнулась она и, поймав удивленный взгляд Сергея, объяснила. — Я у Пафнутия про твою фамилию сейчас спрашивала. Говорит, что она произошла от имени Еремей. А оно — от ещё более древнего имени — Иеремия. Между прочим, у Джона Матвеевича специальная книга даже есть, где все-все имена старые перечислены и что они означают написано. Вот София означает «мудрая», так что в следующий раз ты меня слушайся, Еремей-Иеремия!
— А Сергей что означает? — заинтересовался Ерёмин.
Соня в ответ пожала плечами: значение его имени она не знала. Разговор перекинулся на фамилии. Сейчас фамилия — определенная группа генов в банке данных, и внутри этой группы гены будущего ребенка смешивать нельзя. Только с иной группой. А отчество у мальчиков и матчество у девочек даётся, чтобы знать от какого конкретно мужчины или женщины взят определяющий генотип. В древности же матчеств и вовсе не было, и женщина могла зваться, к примеру, не Софья Татьяновна, а Софья Андреевна. Смешно. А фамилия и вовсе была одна на всю семью: её носили и родители, и дети.
— Побегу я, — с неохотой вставая с кровати, произнесла Подосинкина. — Дел много, там поди уже и тесто для пирога подошло.
— Посиди ещё, — неожиданно попросил Ерёмин. — Давно хотел тебя попросить… — он немного замялся. — Я ведь вообще про тебя ничего не знаю. Даже о Ксюхе знаю больше, Ванька про неё и про себя как-то говорил. А о тебе — ничего. Расскажешь?
