Я раздраженно опрокинул в рот бокал шампанского. Меня огорчало упорное молчание Женщины с Шарфом и раздражал этот торжественный вечер, от которого за милю несло претенциозностью: по залу сновали элегантные дамы, обмениваясь воздушными поцелуйчиками; в качестве угощения предлагались маленькие, словно игрушечные, бутылки «Моэт», сом, обвалянный в орехах пекан, и брокколи с чесноком — на вкус один в один резиновая курятина и разварившийся шпинат.
Женщина в коричневом платье, очень похожая на сома в орехах, постучала по микрофону в центре зала и без паузы разразилась воинственной тирадой:
— Мы постоянно должны всеми силами поддерживать мужчин, обреченных на вялое, жалкое существование, которые не чувствуют уверенности в своей способности нас удовлетворить…
— Боже мой, — ахнул Пессимист. — Женщины за этичное обращение с импотентами!
— Расслабься. — Клайд передал ему новую бутылочку «Моэт». — Подумай, какую ржачную историю ты сможешь рассказывать на вечеринках!
Неудачник повернулся к аналитику слева, молодому парню, до жути похожему на Юного Почтальона. Интересно, это совпадение или эффект зловещей эманации Банка, трансформирующего своих работников в одноликие креатуры, вроде боргов в «Стар Треке»?
— Давай, братан, поведай, что собираешься сделать со своим бонусом?
— Инвестирую, — не колеблясь ответил парень.
— Всю сумму?
— Ага.
— Но послушай, — урезонивал безумца Пессимист. — Если ты ничего не купишь и сохранишь все до цента, это же все равно, словно ничего и не было!
Парень нахмурился:
— Я вообще-то слушаю, что она говорит, ясно?
Я слегка опешил от такого ответа и лишний раз порадовался, что редко выбираюсь на официальные мероприятия без нашего верного Союза Четырех. Голос леди-сома, усиленный микрофоном, гремел на весь зал:
— А теперь я хочу представить вам преподобного Джей-Пи Рейнольдса из «Сотбис», ведущего нашего аукциона, где представлено более двадцати лотов. Это великолепные изделия американских индейцев — живопись и ткани. Позвольте напомнить, что десять процентов от вырученных денег будут перечислены на финансирование программ, координируемых ассоциацией ЖЭОИ.
Леди-сом отошла от микрофона под громкие аплодисменты. Ее место занял пожилой мужчина в тесном смокинге.
— Благодарю вас, Эвелин. Всем добрый вечер. Карточки участников аукциона должны лежать на каждом столике…
Скоро аукционные страсти разгорелись не на шутку. Вообще-то это интересное мероприятие, верите или нет. Мы удовольствовались ролью зрителей, ибо аукцион — это вам не в игрушки играть. Первый лот, цимшианская
[35] маска, был продан за восемьдесят тысяч долларов шумному гостю в горчично-желтом пиджаке. Зал взорвался аплодисментами, когда счастливый обладатель маски торжествующе ткнул в воздух кулаком.
— Ребята, да они опухли, — покачал головой Пессимист. — С пеной у рта торговаться за полинявшую полоску хлопка!
Он говорил о подлинной тканой шали племени навахо, цена за которую выросла до шестидесяти тысяч долларов, прежде чем ее приобрела красивая женщина, на вид не намного старше нас. Вскрикнув от удовольствия, она радостно обнялась с сидевшей рядом не менее ослепительной товаркой.
Одним из заключительных лотов стала картина размером чуть больше двух открыток, изображавшая двух индейцев в каноэ, плывущих по озеру. Как только ее вынесли на эстраду, зал заметно оживился. Мы с Пессимистом переглянулись и пожали плечами, не понимая, что тут особенного. Может, это последняя работа европейского гения, уставшего малевать пухлых леди, раскинувшихся в тени цветущих яблонь, и решившего увековечить коричневых аборигенов под сенью девственных лесов, заработав стрелу в живот за то, что сунулся не в свое дело?
Торги начались с восьмидесяти тысяч долларов.
— Кто даст девяносто тысяч?
Мужчина в горчично-желтом пиджаке вскинул руку с карточкой.
— Девяносто пять тысяч!
К тому времени, когда я вылакал свою кукольную бутылочку «Моэт» и знаком попросил официанта принести еще, за индейцев-каноистов
[36] отчаянно сражались четверо светских львов и львиц, взвинтив цену до ста сорока пяти тысяч.
— Кто даст сто пятьдесят тысяч?
С площадки прямо над нашими головами послышалось нахальное:
— Блин, да пожалуйста!
Все глаза обратились наверх. Этот голос…
— Сто шестьдесят тысяч?
Мужчина в горчичном пиджаке скрипнул зубами, но не опустил карточку.
— Сто восемьдесят?
Над головами снова раздалось:
— Хоть сто девяносто!
Гул в зале почти заглушил слова ведущего: гости заговорили в полный голос. Я метнул взгляд на Пессимиста, затем на Юного Почтальона. Мы втроем синхронно вскочили из-за стола и вылетели из зала, чтобы получше разглядеть засевшего на верхней площадке любителя индейской живописи. За визуальным подтверждением долго ходить не пришлось: Клайд буквально висел на балюстраде, вертя в пальцах карточку участника торгов.
— Так твою распротак, — не выдержал Пессимист.
Когда мы кинулись вверх по лестнице, мужчина в горчичном пиджаке, явно расстроенный, все еще — нехотя — держал свою карточку поднятой. Толпа упивалась неожиданным развлечением: то здесь, то там раздавались жидкие аплодисменты, хотя аукцион еще не кончился. Мы одолели половину ступенек, когда Клайд нас заметил.
— Привет, ребята, — натужно выговорил он, пьяный до изумления.
— Продано — раз, — торжественно сказал ведущий.
— Клайд, не будь же ты идиотом!
— Продано — два!
Клайд глупо ухмыльнулся, помахивая у нас перед носом карточкой.
— Зацените приобретение! Будет что на стенку повесить.
По залу пронесся недоверчивый вздох.
— Двести тысяч?
Мужчина в горчичном пиджаке покачал головой и сел на свое место. Зал взорвался аплодисментами. Молоток со стуком опустился как раз в тот момент, когда Клайд выблевал своего сома с орехами, изгадив ковер.
— Продано мужчине на верхней площадке за двести тысяч долларов!
Следующий день был посвящен ремонтно-восстановительным работам в «Голубом бриллианте Ханя». Мы не особенно торопились, поскольку после выплаты бонусов в Банке наступило непривычное затишье.
— Как это — ты столько не унаследовал? — схватился за голову Пессимист.
